Она выудила из стакана ломтик апельсина, пососала и принялась жевать:

– Я еще кое-что добавляю, кроме вина. Немножко водки. Заметила?

Она вытянула ноги и руки, подставляя их солнцу.

– При удобном случае…

Анита подумала, что Марго, может, и махнула рукой на свою внешность, но от секса, вероятно, не отказалась. Видимо, она способна рассматривать секс в отрыве от красивых тел и нежных чувств. Гимнастика для здоровья.

А как же Руэл – от чего пришлось отказаться ему? Успех любого торга, задуманного Марго, зависел от одной вещи – от того, готов Руэл или нет.

Торг. Торговля, расчеты, дома и деньги. Аните все это было глубоко чуждо. Как обратить любовь и предательство в материальные блага? Она предпочла этому встречи и расставания, накал эмоций, верность одному чувству, которая часто означает измену всему остальному.

– А теперь ты, – произнесла довольная Марго. – Я тебе кое-что рассказала. Теперь твоя очередь. Ну, давай – как ты решилась уйти от мужа.

Анита рассказала ей о том, что случилось в ресторане в Британской Колумбии. Анита с мужем ехали в отпуск и остановились пообедать по дороге. Один из посетителей ресторана напомнил ей мужчину, в которого она была влюблена – точнее, к которому питала роковую страсть – много лет назад. У человека в ресторане было бледное тяжелое лицо с презрительным и уклончивым выражением, будто плохая копия с лица ее давнего возлюбленного, и тело – копия его тела, только пораженного летаргией. Анита не могла оторваться от него, когда уже надо было ехать дальше. Она отрывалась в буквальном смысле, отдиралась клочьями, лохмотьями. Все время, пока они ехали по Островному шоссе сквозь строй темных высоких елей и потом на пароме, идущем в Принс-Руперт, она ощущала абсурдную боль разлуки. Она решила, что если способна ощущать такую боль – если ее чувства к призраку сильнее всего, что она когда-либо испытывала в браке, – то надо уходить.

Так она рассказала Марго. Конечно, все было гораздо сложнее и запутаннее.

– И потом ты поехала и нашла того человека? – спросила Марго.

– Нет. Это было одностороннее чувство. Я не могла.

– Ну тогда кого-нибудь другого?

– И третьего, и четвертого, – сказала Анита, улыбаясь. Прошлой ночью, сидя у больничной койки матери в ожидании времени, когда надо будет сделать ей укол, Анита вспоминала своих мужчин – называла имена одно за другим, чтобы скоротать время, как вспоминают крупнейшие реки мира, или столицы разных стран, или детей королевы Виктории. Некоторые имена пробуждали в ней сожаление. Но не раскаяние. Наоборот, у нее стало тепло на сердце после того, как она всех аккуратненько выстроила. Растущее удовлетворение.

– Ну что ж, можно и так, – не сдавалась Марго. – Но мне это кажется странно. Правда. Ну то есть… я не пойму, какой в этом смысл, если за них не выходить?

Она помолчала.

– Ты знаешь, что я иногда делаю?

Она быстро встала и подошла к раздвижным дверям. Прислушалась, потом открыла дверь и сунула голову внутрь. Вернулась и села на место.

– Проверила, не подслушивает ли Дебби, – объяснила она. – При мальчишках можно что хочешь рассказывать, хоть наизнанку выворачивайся, они все равно не слушают – как будто на хинди говоришь. А вот девочки слушают. Дебби слушает… Я тебе скажу, что я делаю. Я хожу навещать Терезу.

– Как, она все еще там? В том магазине? – Анита страшно удивилась.

– В каком магазине? А, нет! Конечно нет. Магазин уже давно снесли. И заправку тоже. Тереза в окружном доме престарелых. Там теперь есть отделение психиатрии. Забавно, что она там работала много лет, разносила подносы с едой, прибиралась и все такое. Потом она сама начала съезжать с катушек. Так что теперь она временами там работает, а временами она просто… там, ну ты понимаешь. Она совершенно безобидна, даже когда у нее крыша едет. Просто у нее все путается. И она говорит-говорит-говорит. Ну как она всегда болтала, только еще больше. Говорит-говорит-говорит и наводит красоту, больше ничего не делает. И когда ее навещаешь, она всегда просит какое-нибудь масло для ванны, или духи, или косметику. Последний раз, когда я к ней ходила, я взяла такую штуку для осветления волос, знаешь, перышки делать. Я думала, это рискованно, там инструкции сложные. Но она их прочитала и прекрасно справилась. Ничего не испортила. А у нее все путается вот в каком смысле: ей кажется, что она на корабле. На том, с военными невестами. Плывет в Канаду.

– Военные невесты, – повторила Анита. Ей представились девушки в венцах из белых перьев – неукротимые, незапятнанные. Конечно, это было навеяно мыслью о военных головных уборах индейцев.

Она вовсе не хотела его видеть. Много лет у нее не было ни малейшего желания его увидеть. Мужчина превращает твою жизнь в хаос на неподконтрольное тебе время, а потом, в один прекрасный день, не остается ничего – лишь пустое место там, где он когда-то был. Это необъяснимо.

– Ты знаешь, что у меня сейчас мелькнуло перед глазами? – спросила Марго. – Магазин по утрам. И как мы заходили с холода, заледеневшие. У нас была тяжелая жизнь, но мы этого не знали.

Мы были могущественны, подумала Анита. Так могуществен человек, способный к преображению, – полный страха и готовности. Тогда любая мелочь судьбоносна. Никогда не думаешь, что можешь утратить это могущество, – ведь ты не знаешь, что оно у тебя есть.

– Она приходила и колотила в дверь, – продолжала Марго упавшим голосом, словно сама себе не веря. – Там, тогда. Когда мы с Руэлом были вдвоем в комнате. Это было ужасно. Я не знаю. Я не знаю… Как ты думаешь, это была любовь?

Отсюда два длинных рукава волнолома кажутся плавающими в воде спичками. Башни, пирамиды и транспортер соляной шахты – огромными игрушками для купания. Озеро сверкает, как фольга. Все кажется блестящим, четким, безобидным. Зачарованным.

– Мы все на корабле, – говорит Марго. – Она думает, что мы все на корабле. Но ее в Галифаксе встретит Руэл. Счастливая.

Марго и Анита добрались до этого момента в своем диалоге. Они пока не готовы прекратить разговор. Они вполне счастливы.