Она словно смущается своих слов и поспешно спрыгивает с телеги. А я, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, только и говорю ей вслед:

— Пожалуйста.

Глава 8 — Рейд

Звуки, издаваемые кастиллой, мелодичные, переливчатые и глубокие. Они напоминают нечто среднее между звоном колокольчиков и струнным звуком клавесина.

Мои глаза прикрыты, пальцы сноровисто бегают по металлическим язычкам, расположение которых я знаю наизусть. Мелодия простая — сочинить её удалось пару декад назад, когда после долгого рейда к Морозным столбам наш отряд приехал сюда, в крошечный городок у Сартоэльского леса.

Садилось солнце, тот же берег,Что я узрел вчера во сне,Раскрыл объятия как двери,И нас с тобой зовёт к себе.Все те же камни и ракушки,Всё та же пена и вода,Вот только времена другие,Как будто раз — и навсегда!Как будто время всё исчезло,И словно ночь настала вдруг,И солнце никогда уже не встанет,Не разорвать порочный круг.Мне хочется увидеть снова,Тот самый берег, что во сне,Позвать тебя, забыть всё горе,Забыть о серой суете...Забыть о том, что было раньше,О том, что ждёт нас впереди,И видеть, как играют краски,В твоих глазах — они одни.Они одни на целом свете,Способны время вспять вернуть,Но только море, волны, ветер,Уже устанут — и уснут...

Я заканчиваю песню, и кастилла замолкает.

— Ну ты… — произносит Блик, уважительно качая головой. — Ну и стихи, Рой. Тебе бы бардом быть!

«Вороны», сидящие в трактирном зале, одобрительно поддерживают сержанта.

— Да какой там, — улыбаюсь я, — Так, баловство одно. Ноты невпопад, слова кривые.

— Зато в них душа чувствуется, — говорит Журавль, сидящий ближе всех ко мне. — У меня так не получается.

— Ну конечно! — смеюсь я. — Не ты ли вчера полный зал здесь собрал? Местные молодухи только и говорят что о «длинношеем вороне с ловкими пальцами». Что это они на пальцы твои смотрят, как думаешь?

По залу прокатывается смешок. Журавль, улыбаясь, кидает в меня варёной картошкой. Я перехватываю остаток от его остывшего завтрака и откусываю большой кусок.

— Давай, музыкант, теперь твоя очередь всех развлекать.

Правда, отойти от камина я не успеваю — дверь в трактирный зал распахивается, и вместе с ледяным потоком воздуха и запахом мороза в помещение вваливается капитан Имлерис. Головы всех солдат поворачиваются к нему.

Ди Марко что-то бормочет, разматывая толстый шарф — очевидно, ругательства. Могу его понять — после того, как мы уничтожили отряд ялайских прихвостней у Санских бродов и доставили магистра Старвинг к Горбам Великана, для “Речных воронов” всё обернулось немного неожиданно.

Вместо службы на фронте и сражений на линии соприкосновения нас отправили на север. И поручили с пятью другими отрядами патрулировать местность от Морозных столбов, на границе с землями северян, до Сартоэльского леса. Отсюда до Ранхольда, где осталась Айрилен, было миль шестьсот, а основные сражения случались ещё дальше на юго-восток от Горбов.

Более того — отряд остался укомплектованным не до конца. Теперь «Речные вороны» насчитывали семьдесят человек. Больше, чем сорок, оставшихся в живых после ночного боя с чернокнижниками и их слугами, и больше, чем было, когда мы выезжали из Ветренного лагеря — но всё равно недостаточно, чтобы называться полной сотней. К тому же в Ранхольде к нам прикрепили лишь одного мага-Практика, да и то — по настоянию Айрилен.

Народу на фронте не хватало, и тот удар, о котором грезили все солдаты, слыша о собирающейся у Горбов силе во главе с генералом Молохом, пока что откладывался. Словно прознав о готовящемся наступлении, Ялайское королевство усилило активность, и именно поэтому вдоль границы требовались патрули вроде нашего отряда. Целыми декадами мы курсировали на морозе и вот уже два месяца уничтожали небольшие группы ялайцев, проникающих в западную часть приграничья.

Зима в этих краях была не чета той, к которой я привык, живя на побережье Рунного моря. Холодная, с постоянными снегопадами и метелями, туманами поутру и пронзительными ветрами, забирающимися под плотную одежду. Это были те самые места, о которых мне когда-то рассказывал Тормунд, откуда он был родом.

Размотав, наконец, шарф, капитан оглушительно чихает, снова вполголоса ругается, и садится за ближайший к камину стол.

— Вина! — небрежно бросает он трактирщику. — Да получше, а не того, которое вчера подавал!

Я вижу, как Блик морщится. Лысому сержанту явно не нравится, что ди Марко постоянно напивается вдрызг, а наутро иногда даже встать из постели не может. Конечно, все мы во время отдыха расслабляемся, но места тут глухие, опасные, и постоянно ходить «под мухой»… Такого себе не позволяют даже самые заядлые любители горячительных напитков в отряде.

А вот мессир Имлерис…

Думаю, всё дело в том, что война оказалась совсем не тем, что он себе представлял. Молодой дворянин явно рассчитывал кричать воодушевляющие лозунги, сверкая своим дорогими доспехами, и командовать «В бой!», находясь в стороне, а на деле получил совсем другое.

В той войне, что Империя вела с Ялайским королевством, не было места романтике и возвышенным идеалам. Грязь, кровь, ярость, несправедливость, ужасы, которые сопровождали каждую стычку с врагами — вот что видел мессир ди Марко.

После того ночного боя мне рассказали, что он перестал сражаться и побежал, увидев восставших мертвецов. Имлерис, конечно, позже говорил, что отправился за подкреплением, но… Авторитет, который он только-только начал зарабатывать в наших глазах, растаял также стремительно, как снег по весне.

Позже, когда мы уже патрулировали границу и случились две стычки с пересёкшими её ялайскими группами, мнение о капитане как о человеке слабом и трусливом в нашем отряде только закрепилось.

В первый раз он вообще не пошёл в бой, оставшись с резервом. Во второй — всё же взял себя в руки и участвовал в атаке, но первый же ялаец выбил у него оружие и едва не зарезал, пока ди Марко молил о пощаде. Если бы не я — капитан валялся бы в сугробе мёртвым… Но вместо того, чтобы поднять оружие и помочь своим людям, Имлерис что-то пробормотал и снова кинулся к резерву…

В общем, «вороны» были недовольны своим капитаном. А я так и вовсе презирал труса, хоть и не показывал этого. Моё мнение было простым — подобное поведение недостойно дворянина, недостойно того, кто хочет защищать Империю!

Но мы находились на задворках страны, в глухомани, и имели то, что имели. Не было никакого смысла