Владимир очень приглянулся Торе, едва она его увидела. Тора сразу же мысленно возблагодарила богиню Фригг за то, что та послала ее дочери такого красивого жениха. Все время, пока Владимир жил на острове Ведде, Тора оказывала ему знаки внимания, окружая его своим нежным покровительством. Тора всячески ограждала Владимира от грубоватых подтруниваний со стороны приближенных ее мужа, которые мигом узрели в нем медлительность и неумение обращаться с оружием. Буи, сын Торы, был моложе Владимира и физически слабее его, однако в беге наперегонки и в поединках на деревянных мечах Буи неизменно брал верх над Владимиром.

Между тем Тора обратила внимание, что Владимир более смышлен в рассуждениях и умении вести спор. В нем не было излишней горячности Буи, не было упрямства и зазнайства. Владимир очень быстро привязался к Торе, чувствуя ее искреннее расположение к себе.

Прошло несколько дней прежде, чем Торе предоставился случай побеседовать с Владимиром наедине. В тот день Добрыня надумал осмотреть хлебные амбары на загородных княжеских подворьях. В эту поездку Добрыня взял с собой и Владимира. Торе тоже захотелось прокатиться верхом, и она уговорила Добрыню взять с собой и ее.

После недавних осенних дождей дорогу развезло. Лошади вязли в лужах и жирной грязи. По сторонам от дороги стеной стоял нахмуренный темный лес. Внезапно конь под Владимиром чего-то испугался и резко рванулся в сторону, сбросив княжича наземь. Одной ногой Владимир запутался в стремени, поэтому испуганный жеребец протащил его по грязи саженей пять или шесть, прежде чем гридень Сигвальд сумел остановить его своей сильной рукой.

Добрыня накричал на Владимира, стыдя его тем, что он из-за своей извечной лени и нерасторопности даже в седле удержаться не может. Приехав в княжеское сельцо Быковище, Добрыня велел Владимиру задержаться там, чтобы очистить одежду от грязи и помыться самому.

«Обратно в город сам дорогу отыщешь, племяш, – раздраженно бросил Добрыня Владимиру. – Устал я с тобой нянчиться!»

Никто из гридней не посмел заступиться за княжича, видя гневное настроение Добрыни. И только Тора заявила, что поможет Владимиру отстирать одежду, а потом вместе с ним вернется в Новгород.

Пробурчав, что Тора вольна поступать как хочет, Добрыня быстренько оглядел зерновые закрома в Быковище и продолжил путь со своим отрядом к другому княжескому подворью.

Обельные холопы и стражи, жившие в Быковище, беспрестанно кланялись Владимиру и Торе, приведя их в главный теплый дом усадьбы, возведенный из толстых сосновых бревен. Скинув с себя грязную одежду, Владимир повелел женам холопов выстирать и просушить ее. Местный огнищанин накрыл для Владимира и Торы обильный стол.

Смыв с себя грязь и отведав щедрого угощения, Владимир пожелал осмотреть здешний терем, где ему прежде еще не доводилось бывать. Он знал, что его оборотистый в делах дядя за годы жизни в Новгороде успел построить несколько княжеских погостов, где поселил зависимых от него людей и куда каждую осень смерды свозят жито, овес, горох, мед, лен, смолу и березовый деготь. Все эти припасы стекаются на княжеские подворья как плата за аренду земли и возмещение по долгам. Зависимых смердов вокруг Новгорода было немного, а вольных землепашцев частые неурожаи вынуждали идти на поклон к боярам и князю.

Владимир был сердит на Добрыню за то, что тот грубо обошелся с ним при дружинниках. По этой причине Владимир шарил во всех светлицах и закоулках этого загородного терема, желая самолично узнать, не прячет ли где-нибудь здесь его дядя связки ценных мехов или ларцы с серебром. Владимир решил, что найденные богатства он прихватит с собой, чтобы со временем выйти из-под опеки Добрыни и собрать собственную дружину. Владимир поделился своим замыслом с Торой, которая полностью одобрила его.

Оказавшись наедине с Владимиром в каком-то полутемном чулане, где у стены стояли в ряд большие корзины с птичьим пухом и перьями, Тора заговорила с ним о том, что Алова пока еще не созрела для любовных утех в постели.

– Но я понимаю, мой мальчик, что тебя наверняка уже одолевает зов плоти, – молвила Тора, нежно взяв Владимира за подбородок, как делала часто, не замечая искр вожделения в юношеских глазах. В сущности Тора относилась к Владимиру как к своему сыну, поэтому она была ласкова с ним совсем как с родным сыном Буи.

Не успела Тора сказать то главное, ради чего она и затеяла этот разговор, как Владимир обхватил ее за талию и повалил на кипу пустых холщовых мешков, опрокинув при этом одну из корзин с перьями. Все произошло так стремительно и неожиданно, что Тора едва успела вскрикнуть, упав навзничь и сильно ударившись головой обо что-то твердое. От боли у Торы потемнело в глазах, на несколько мгновений она утратила способность к сопротивлению.

Тяжело дыша и содрогаясь от похоти, Владимир торопливо задрал платье на Торе, обнажив ее белые полные бедра и мягкий нежный живот, его смелая рука скользнула к интимному месту молодой женщины, осененному густой вьющейся порослью. Такая дерзость со стороны Владимира возмутила Тору до глубины души. Собрав все свои силы, она сначала рванула княжича за волосы обеими руками, потом ударила его кулаком в нос. Владимир отшатнулся, ошеломленный столь неистовым сопротивлением. В следующий миг Тора лягнула Владимира обеими ногами, отшвырнув его в темный угол чулана.

Поднявшись с пыльных мешков, Тора поспешно оправила на себе одежду и стряхнула приставшие к ней перья. Она была очень рассержена. Дотронувшись до ноющего затылка, Тора нащупала там большую шишку. Только в этот миг Тора осознала, что сама невольно подтолкнула Владимира к столь дикому поступку. Нет, она больше никогда не коснется ни щек, ни подбородка Владимира, раз уж этот мальчишка мечтает о совершенно немыслимом. И как только Владимир мог вообразить, что мать его жены может стать доступной для него!

Новгородские бояре, собравшиеся в тереме Туровида, тестя Добрыни, были объяты смятением и тревогой. Они видели, что Добрыня готовится к походу на Киев, и это пугало их. Местная знать дорожила своими вольностями и была резко против засилья киевлян. Однако, изгоняя из Новгорода киевских наместников, местные бояре не собирались воевать с самим киевским князем.

– Не дело замышляет Добрыня, – молвил сивоусый боярин Щерб. – Не по силам нам тягаться с Киевом. У Ярополка Святославича и полков больше, чем у нас, и воеводы у него в сечах закаленные. Один Свенельд чего стоит, ведь он же с младых лет токмо и делает, что ратоборствует.

– Поговорил бы ты с Добрыней, друже, – обратился к Туровиду боярин Чурослав. – Ты же ему родня, он тебя послушает. Растолкуй Добрыне, что Киев и Новгород – равные братья. Вражда между ними немыслима, это нарушит всякую торговлю, возмутит подвластные Руси племена.

– Еще скажи Добрыне, сосед, зачем он такую ораву варягов в Новгород привел, – вставил боярин Собин, чей двор соседствовал с двором Туровида. – От этих варягов любой каверзы ждать можно. Сегодня они тебе улыбаются, а завтра воткнут нож в спину. Пущай варяги проваливают обратно за море, покуда реки льдом не покрылись. Нам кормить их шибко накладно.