Я села с гордым и независимым видом, а Володька засуетился с кофеваркой. Глядя на этот предмет производства фирмы «Дюпон», я подумала, что какой-то там майор не может позволить себе такую роскошь, наверняка это взятка. Одним словом, у меня пошел сильнейший приступ ненависти, и я еле сдерживалась. Ну, понять меня можно, я думаю.

— Ну, ты что грустишь, Танька? — обратился ко мне Володька, отойдя от своего коррупционного механизма.

Я пожала плечами:

— А чему мне радоваться, засранец? Ты мне только что навертел хулиганскую статью, и я не понимаю, почему у тебя такое прекрасное настроение. Кто придумал всю эту ахинею? Почему ты не пресек с самого начала заявления этих жлобов?

— Ну ни фига себе! — воскликнул Володька. — «Пресек»! Да знаешь, каких мне нервов стоило заставить этих двух качков подать на тебя заявление? У меня чуть чердак не слетел от напряжения, я охрип, устал как сволочь и вообще… Я ожидал от тебя прямо-таки выплеск благодарности, а ты сидишь и смотришь на меня, как сержант на вошь. В чем дело-то? Чем ты недовольна?

— А чем я должна быть довольна? — пока тихо, но уже начиная разгоняться, спросила я. — Какая тут может быть благодарность? У тебя случайно головка не бо-бо, опер?

— С утра было, — признался он, — и все из-за тебя.

— Да?

— А между прочим! — Володька наклонился над своим столом и извлек из нижнего ящика две треснутые чашки, одно блюдце и банку из-под майонеза с насыпанным в нее сахаром. — Условия походные, не обессудь и не побрезгуй, — сказал мой майор и пожаловался: — Секретарша у меня в отпуске за свой счет, приходится все делать самому, даже кофе заваривать.

— Кошмар, — согласилась я. — Так ты мне наконец объяснишь что-нибудь или так и будешь хныкать и жаловаться на жизнь?

— Я хныкаю! — возопил Володька. — Ну ни хрена себе, прошу прощения! Да ты что, не понимаешь, что ли, ничего?

И так как я продолжала упорно молчать, озадаченная Володькиными словами, он продолжил:

— Я нашел целых троих свидетелей, даже лучше, чем свидетелей — потерпевших, которых нельзя заподозрить в желании отмазать тебя, которые подтверждают твое вчерашнее алиби! Ты понимаешь это слово? А-ли-би! Они подтверждают, что на момент убийства тебя просто не было в твоей квартире, потому что время смерти Поприна определяется довольно-таки точно: мои ребята нашли одного твоего соседа, который точно слышал выстрел. А тот козел, что ментов вызвал, скорее всего, сам Поприна и грохнул…

— Это и так было ясно, — не выдержала я своего собственного молчания.

— Это нужно было обосновать, и теперь обоснование есть, — пояснил Володька. — Время вызова наряда не согласовывается с выводами экспертизы о времени смерти. Ведь тот, кто звонил, сказал, что слышал выстрел, а Поприн был убит раньше и…

— Я все поняла, — призналась я. — Если ты считаешь, что это необходимо, то я могу принести тебе свои искренние благодарности.

— Во множественном числе приносят только соболезнования, — упрекнул меня Володька.

— Ну хватит выпендриваться, — оборвала я его, — давай свой кофе, вон шумит уже.

Кофе мы пили в молчании. Каждый думал о своем. Володька наверняка все обсасывал мысль о том, какой он молодец, а я решала, когда мне лучше всего будет встретиться с Изольдой Августовной и вернуть ей деньги. Получалось, что чем раньше, тем лучше…

— А большой срок тебе не дадут, — выпалил вдруг Володька, и мне пришлось отвлечься и посмотреть на него.

— Да, — энергично кивнул он головой, — все эти три кадра с точки зрения нормальных граждан очень даже не положительны. Распорядитель еще в советское время сидел по экономической статье, он тогда был директором чебуречной. А братки, вообще…

— Ты на колесах? — перебила я Володьку.

— …В лучшем случае получишь штраф, в худшем — условно… — все-таки закончил Володька свою речь и озадаченно посмотрел на меня. — Да, я на машине, а куда тебе надо?

— Вот отвезешь и посмотришь, — ответила я и отодвинула от себя чашку. — Кстати, поимей в виду, мне не нужен ни штраф, ни условный срок. И если ты сумел уговорить этих ребят прийти в милицию, то теперь уговори их, чтобы они согласились на полюбовное соглашение: я готова заплатить им за моральный ущерб… в размере одной минимальной зарплаты.

— Эх, ничего себе! — присвистнул Володька, но спорить не стал, заметив, что я к этому не расположена.

Он быстро убрал посуду обратно в ящик стола, и мы вышли из РОВД.

На служебной стоянке стояла темно-зеленая Володькина «семерка» — предмет его непонятной гордости. Подумаешь, «семерка», а вот у меня вчера была целая «девятка», и то я молчу!

Мы сели в машину, Володька, прослушав мои указания, взял курс на дом Изольды Августовны и после первого же светофора не выдержал. Похвалил себя несколько раз, а потом начал заводиться на целую речугу.

— Нет, Танька, ты должна оценить, какой я умный и предусмотрительный, — наверное, уже в пятый раз повторил Володька, очевидно, считая, что моего «мерси» ему маловато.

Я только зевнула на его слова и ничего не ответила. Надоело уже.

— Ты почему молчишь? — забеспокоился Володька, нагибаясь вперед и стараясь заглянуть мне в глаза. — Я сделал что-то не так? Ты скажи!

Эта фраза означала, что он зашел за похвалой уже с другой стороны, поэтому пришлось максимально ровным тоном ответить ему:

— Все так, ты молодец, я очень рада.

— Хм, — Володька подумал и решил, что сейчас самое время надуться и обидеться.

— Стараешься, стараешься, — с театральным страданием проговорил он, — и никакой благодарности. Э-эх, жисть-жистянка!.. Черт знает что, честное слово.

Выслушав его надрывное «э-эх!», я сама уже не выдержала и спросила:

— Ну ты какую хочешь получить от меня благодарность и где? Прямо в машине, что ли?

Володька вздрогнул и бросился в отступление:

— Ну почему сразу в машине. В машине только первую часть, а продолжение гм… гм… можно провести и у тебя в квартире…

Я промолчала и подождала, пока он свернет прямо к нужному мне дому. Увидев, что оказался в неизвестном для него месте, Володька забеспокоился и сразу заподозрил неладное.

— А куда мы едем? Ну-ка колись, какие у тебя планы? Ты не забывай, что мы оба безоружные.

— Я и не собираюсь стрелять, — ответила я, — мне просто нужно пообщаться с одним моим знакомым.

— У тебя все начинается с этого, — проворчал Володька, поняв, что и вторая часть благодарности откладывается на неопределенное время. Ему оставалось только одно, что он мог сделать: смириться и терпеливо ждать, когда я решу все свои дела.

Он это и сделал, не переставая вздыхать и строить страдальческие рожи в ветровое стекло.