– Как он может принести несчастье? – спросил Лакшман.

Вернулся сын Рамлочана, сел рядом с медвежонком и подвинул к нему еду на неровном блюдце. Содержимое было темно-серого цвета. Медвежонок не стал есть и отвернулся. Мальчик постоянно по ворачивал его так, чтобы блюдце находилось в зоне видимости животного, а иногда даже тыкал его мордочку в кашицу. Медвежонок лишь клал морду на тарелку – у него не было выбора, – но к еде не притрагивался.

– Не заставляй его. Он поест, когда захочет, – сказал Лакшман.

Рамлочана вдруг озарило.

– Должно быть, его у нашей деревни оставил каландар[50].

– Каландар? В наших местах никогда не было каландаров.

– Может быть, браконьеры, работающие на них, проходили мимо нашей деревни и случайно забыли украденного медвежонка?

Никто не нашелся что ответить на это, но упоминание о каландарах натолкнуло Лакшмана на множество идей.

– Я могу продать его какому-нибудь каландару. Где их можно найти?

– Они не живут в наших местах. Тебе придется далеко уехать чтобы найти хоть кого-то из них. Спуститься вниз, на равнину, возможно, там в городах ты и найдешь кого-то.

– Но мы как-то видели их, – возразил кто-то. – Они проходили через нашу деревню и вели с собой танцующих медведей. Не помню, как давно это было. Эти люди постоянно кочуют с места на место в поиске заработка.

– А что ты собираешься делать с медведем, пока не найдешь каландара, которому ты его пристроишь?

– Где ты будешь его держать и как будешь кормить?

На блестящий план Лакшмана по быстрому получению денег от продажи медведя упала тень из-за этого промежутка между настоящим и будущим. Как он будет содержать животное, когда он еле справляется с тем, чтобы не голодали его жена Гита, трое маленьких детей, Судха, Мунни и Аджай, и жена брата с ее двумя детьми, которых он обеспечивал, пока его брат Рамлал отправился на равнину искать работу на строительных площадках? Это Сурадж внушил брату эту идею. Не то чтобы внушение вообще требовалось – все больше мужчин уходило из деревни на заработки: кто в города и деревни на холмах, а кто и куда дальше – в крупные города на равнине. Работу находили разную – кто работал на дому, кто охранником, водителем, поваром, ну а если не удавалось найти ни одну из вышеперечисленных работ, то шли работать на стройку – там всегда были вакансии. Поэтому Сурадж сразу сказал, чтобы Рамлал не терял времени зря и шел на стройку.

– Они всегда что-то строят в городах. Дороги, дома, магазины, офисные здания – работа никогда не заканчивается. Один объект сменяется другим так быстро, что и отдохнуть некогда. Работы не прекращаются даже в сезон муссонов. Дома строят везде, где только можно, используют каждый клочок земли, не дают ей пустовать почем зря, а жажда к новым стройкам просто бесконечна. В городах живет столько людей, что и не счесть, а им всем нужно где-то жить.

– Работа круглый год? – удивились тогда братья.

– Да, круглый год и год за годом. Можно заработать так много, что положи их в карманы вашей ветхой одежды, так они не выдержат и порвутся.

Через месяц Рамлал уехал.

С тех пор прошло уже два года. Два года он не был дома, не навещал свою жену Радху и детей Дживана и Мину. Он передавал им деньги – первый раз двести пятьдесят рупий, второй раз – пятьсот, а на третий раз – четыреста рупий. Деньги приносил кто-то из деревни на другой стороне холма, кого знал Сурадж. В общей сложности он передал всего-навсего чуть больше тысячи рупий – он мог бы не уезжать в город, если это был весь заработок, которым он располагал за два года. Ну и как Лакшман должен был кормить еще три рта на пятьсот рупий в год?

Случалось, что по ночам младший ребенок Лакшмана, двухлетний сын Аджай, и младшая дочь Рамлала Мина, родившаяся всего за два месяца до Аджая, просыпались каждые пару часов от голода, боли или чего-нибудь еще, что их беспокоило, и издавали тоненький, недовольный плач, похожий на муссонный дождь, который не прекращается ни на минуту и идет изо дня в день. Этот плач словно превращался в огромный кулак, который ударял по Лакшману снова и снова, заставляя его самого кричать так, что его легкие и горло добела краснели от просьб прекратить эти мучительные истязания, разрывавшие его на кусочки. Он проклинал Рамлала за то, что он оставил свою семью и возложил этот тяжкий груз на плечи брата, поэтому Лакшману только и оставалось, что желать ему мучительной смерти.

Его дети сначала не проявили никакого интереса: никто из них не знал, что это за зверь – медведь. Старшая дочь, Судха, спросила, вырастет ли из него собака. Остальные дети сначала наблюдали за ним, но затем им наскучило, так как животное лежало и практически не шевелилось. Четырехлетний Дживан, сын Рамлала, лениво бросал в медвежонка все, что он мог найти на земле: солому, листочки, веточки; большинство из этого даже не долетало до медвежонка.

– Где ты его взял? – спросила Гита, жена Лакшмана. – Ты оставишь его у нас? В доме и так мало места.

Будто в ответ на ее вопрос медвежонок пописал – быстрым ручейком, даже никто и воскликнуть не успел, а затем изверг небольшой фонтан испражнений, которые растеклись по полу. Дети так и покатились со смеху.

– Посади его в коробку или ящик и отнеси на улицу, – сказала Гита. – Завтра мы раздобудем веревку и привяжем его. Без коробки он будет легкой добычей не только для пантер, но даже для собак.

Подходящий ящик из-под фруктов был найден. Медвежонка посадили внутрь, а сверху закрепили тяжелые доски, чтобы обеспечить животному безопасность. Он был слишком слаб, чтобы столкнуть их и выбраться наружу, но Лакшман беспокоился, что доски не представят из себя преграду для крупной собаки или пантеры, если они учуют внутри медвежонка.

– Если нам удастся его вырастить, то я буду ходить с ним по городам, он будет танцевать, и мы заработаем денег. В городе нам много дадут – там куча людей, бесчисленное множество. Они готовы платить за развлечения. Зимой и в сезон муссонов в деревне все равно нет никакой работы.

Гита была настроена скептически:

– А как мы с Радхой будем следить за домом и детьми? Как мы его прокормим?

– Я буду передавать вам деньги, как и Рамлал. – Он замолчал, так как понял, что эта фраза имеет некий негативный оттенок, поэтому решил переформулировать мысль: – Я буду передавать вам деньги, вернусь летом, когда в городе уже будет нестерпимая жара. Вернусь в любом случае.

Всю ночь он прислушивался, нет ли за окном шума или рычания – звуков, говоривших о присутствии пантеры. Наутро медвежонок все так же находился в деревянном ящике, который уже успел пропахнуть его экскрементами.

Месяц спустя приехал каландар Салим – сарафанное радио работало без перебоев. Он как зверь на охоте – учуял дух медвежонка, находящегося в одной из хижин на окраине деревни высоко на холмах.