О случившемся Лариса почему-то не распространялась, заговорив на обратном пути про гастроли. Мол, балетная студия едет на неделю в Севастополь, на фестиваль хореографических коллективов.

– И что?

– Ничего. Экзамены на носу, надо учиться, учиться и еще раз учиться…

– Как завещал великий Ленин? – усмехнулся Севка. – По идее, надо…

– Нам с Женей будет трудно на экзаменах.

– А кому легко?

Усмешка сделалась скептической, если не сказать – желчной. Точно, с Мятлиным крутит, а значит…

– Но я все равно поеду, Герман Валерьевич чуть ли на коленях не стоит. Как думаешь, пропустить неделю – это ничего?

– Тебе же справку в ДК выпишут… – пробормотал он, отворачиваясь.

Мелькнула дикая мысль: может, ее хахаль – старый балерун? Кто угодно, в общем-то, мог с ней крутить, потому что она – такая. Он вдруг ощутил полную беспомощность перед этой ногастой, с выпирающей из-под жакета грудью, чьи губы приоткрыты, а зеленые глаза смотрят требовательно, ожидая ответа. Севке нужно водить мотоцикл, делать телефоны, Женьке приходится стишки строчить, а ей ничего не нужно, чтобы привлечь и покорить, потому что – такая.

– Поднимешься? – спросила, получив портфель. – Ты вроде собрался что-то для телефона вымерять…

Он вяло пожал плечами, но подчинился.

Рулетки не нашлось, поэтому вымерял неудобным портняжным метром. От балкона до столика в прихожей с учетом всех поворотов и изгибов нужно было восемь метров провода. От балкона до земли – еще семь, плюс тридцать (он вчера проверил) до автомата на углу дома. Итого сорок пять метров провода, который нужно отмотать от бухты на станции юных техников. Севка знал: за такое даже Рог может получить в «рог», но ради длинноногой на что только не пойдешь…

– Порядок, в общем. Придется, правда, стену насквозь прошить, чтоб на балкон проводку сделать.

Реплика осталась без ответа. Оглянувшись, он заметил приоткрытую дверь в Ларисину комнату. Осторожно приблизился, заглянул в щелку и, увидев Ларису перед зеркалом, замер.

Закинув руку за спину, она расстегнула молнию на платье. Медленно стащила его через голову, оставшись в трусиках и лифчике, но халат сразу не надела. Поправила сбившуюся набок кичку, быстрым движением сняла лифчик, затем слегка повернулась влево-вправо, вроде как оценивая фигуру. Или оценивая бледноватый загар, что к апрелю почти сошел? Самым смелым предположением было: она ждет Севку, который ковыряется с проводами, как идиот, вместо того чтобы распахнуть дверь в комнату и, подойдя сзади, взять в руки ее грудь. Как рассказывали парни постарше, надо сжимать соски, чтоб баба возбудилась, дальше можно и на койку валить. Он знал, что дома никого нет, им никто не помешает, однако тупо стоял у двери, боясь пошевелиться и глядя на пятнышко, что темнело чуть выше голубых трусиков. «Родинка…» – прошелестело в мозгу.

То, что он ходит с Ларисой (или, если угодно, бегает за ней), не было секретом, но похвастаться ему пока было нечем. Он мог бы замутить со взрослой, дешевок хватало, да вот беда – не хотелось начинать с грязи, как в подвале, когда прошлой осенью налетел на Зему с его подружкой.

Его занесло в подвал случайно: искал знакомого, обещавшего отдать на детали старый магнитофон. Но за картежным столом сидел только пьяный Зема в одних трусах.

– Кого это несет? А-а, это ты…

Свет был тусклый, глаза привыкли не сразу, но вскоре Севка разглядел, что за спиной блатаря на панцирной сетке раскинулась женщина.

– Чего маячишь? Садись… – Зема протянул руку за бутылкой. – Портвешка хочешь? Давай выпей с нами…

Стакан портвейна Севке был не страшен, тем более Зема набулькал лишь две трети. Неловко стало из-за другого – женщина была голой! А главное, она прямо в таком виде уселась рядом с Земой и, как ни в чем не бывало, подвинула стакан!

– И тебе, курва, плеснуть? – осклабился блатарь. – Плесну, не жалко…

Движения Севки моментально сделались скованными, вроде как шарниры-суставы утратили смазку. Он машинально протянул руку за стаканом, упершись взглядом в щербатый стол, однако две обвислые груди с розовыми пятнами сосков сами лезли в глаза, как и рыжая кудрявость внизу живота. Почему она в таком виде?! Что-то рушилось, привычный мир уничтожался, потому что так быть не должно!

– Чего застремался? – спросил Зема. – Манды живой не видел? Нин, не видел, точно!

Когда голая парочка заржала, у Нины обнаружилась дырка между зубами. Она вообще была противная – складки на животе, отечное лицо, размазанная помада…

Севка залпом выпил, не почувствовав вкуса. На газете лежала нарезанная колбаса, но закусывать он не стал, обуреваемый одним желанием – сбежать.

Неожиданно блатарь перегнулся через стол:

– Бараться хочешь?

– Я?! Да я как-то…

– Хочешь, по глазам вижу! Что ж, Нинка даст. Дашь ему?

Щербатая расплылась в ухмылке:

– Если хорошо попросит…

Когда она, раздвинув ноги, взялась оглаживать вислую грудь, подкатила тошнота. Вот овца! В то же время он не мог уйти – получилось бы, что он позорно сбежал, как пацан неопытный…

– Чё зыришь? Давай снимай штаны и на сетку… Вон, Нинка уже пошла!

Щербатая и впрямь поднялась и, пошатываясь, вернулась на ложе. Улегшись на спину, она раскинула колени, после чего помахала рукой, мол, приглашаю!

– Да не ссы, я подглядывать не буду!

Зема захохотал так, будто высказал что-то невероятно остроумное. Севка с силой сжал скулы. На столе валялся нож с наборной рукояткой, им, наверное, и резали колбасу. Но таким ножом не только закуску настругивают, им можно и под ребро сунуть! Как бы между дел Зема взял со стола финку и начал ею поигрывать. А Севка придвинул к себе пустую бутылку.

– Давай, пацан, сделай бабе хорошо…

Взяв бутылку за горлышко, Севка постукивал донышком о край стола. Одно движение – и в его руке «розочка», она против ножа вполне годится. Может, еще и круче будет, ею можно так морду расписать, что мало не покажется!

– Делай ей сам хорошо, – сказал жестко, не поверив собственной интонации.

– Чего-о?

– Чего слышал. Барайся с ней сам.

– Да я тебя, шкета…

Зема привстал, чтобы тут же шмякнуться обратно. А Севка вдруг успокоился. Несмотря на кичливые наколки, тело блатаря было костлявым и бледным, Севка же был плечистым крепышом (к тому же трезвым), он наверняка бы вышел победителем.

Зема это понял. Рука с финкой внезапно обвисла, он сгорбился, вроде как сделавшись меньше в размере, а на лице заиграла кривая ухмылка:

– Не хочешь пачкаться, Кулибин… Понимаю. Ты вообще свалишь отсюда, я знаю. Потому что голова есть, руки… Уезжай, все правильно. Иначе капец, Пряжск – место гиблое!