— Колу со льдом, пожалуйста, — говорю я, оглядывая комнату в зеркале над баром.

Старик откладывает полотенце и извлекает из-за стойки какой-то предмет типа отвертки, с деревянной рукояткой и лезвием, похожим на спицу. Он скидывает тряпку со стоявшего рядом с ним ведерка, в нем глыба льда, размером с человеческую голову. Старик, размахнувшись, привычным движением глубоко вонзает лезвие. Раздается лязг, потом сухой хруст, затем шипение газировки.

— Один евро, пожалуйста.

Я занимаю столик в самом углу, сажусь спиной к стене и гляжу в одно из зеркал, на котором кто-то нарисовал женщину, танцовщицу в красном, скорбно запрокинувшую голову назад, как будто ей только что сообщили о смерти любимого.

Проходит полчаса, ждать дольше бесполезно. Собственно, я даже не знаю, чего или кого жду. Дурацкое ощущение. Я допиваю свой напиток и поднимаюсь из-за столика.

И тут я вижу ее, точнее, ее отражение в отражении в одной из зеркальных стен — она только что вошла, приглаживая руками волосы, растрепавшиеся от сквозняков в темных переулках. Мой мозг узнает ее раньше, чем я успеваю понять, где видел это лицо. Я роюсь у себя в рюкзаке и достаю тонкую полоску фотобумаги. Да. Те же глаза, те же скулы. Только волосы другие. Девушка со снимка, который я украл из дома Илая ночью. Вот кого он пришел встретить здесь.

Я останавливаюсь у стойки, облокачиваюсь на нее локтями и заказываю бутылку пива, стараясь выглядеть так, как будто я здесь завсегдатай. Она останавливается у бара и углубляется в чтение чего-то важного у себя в телефоне. Ее брови сдвигаются вместе, образовав подобие буквы «Y» из тонких морщинок. Она выглядит уверенно и как-то отстраненно, будто мысленно она находится где-то очень далеко. Я бы сказал, ей лет двадцать пять, не больше, хотя я никогда не умел определять женский возраст, особенно в полумраке. На секунду она кажется мне похожей на фотографию из статьи о барселонской вампирше, которую я читал в ожидании ужина в доме Карлоса, что-то в этих ее смотрящих исподлобья глазах. Но это — иллюзия, игра светотени и моих нервов, через секунду сходство исчезает.

Волосы до лопаток, в тусклом желтом свете ламп они кажутся угольно-черными, как у норвежского сатаниста. Джинсы с рваными коленками. Короткие обгрызанные ногти прыгают по экрану огромного телефона. Должно быть, я смотрю на нее слишком пристально, потому что она поднимает глаза. Она бросает на меня настороженный взгляд из-под тяжелых ресниц. Я тут же перевожу глаза на женщину в красном, танцующую в глубине зеркал, изучаю тревожный изгиб ее шеи, пытаюсь прочесть наполовину стертую подпись под рисунком. Внезапно дверь отворяется, и в зал вваливается толпа молодых американцев, на мгновение закрывающих мой обзор, как накатившая волна. В тот момент, когда они откатываются, как прибой, и, галдя, начинают сдвигать столы в середине зала, я чувствую на своем плече легкое прикосновение.

— Привет! — Она дотрагивается до моего рукава кончиками пальцев, отчего-то я знаю, что это она, не успев еще обернуться. От нее пахнет сигаретами и ночным городом. — Куда ты смотришь?

Она говорит с акцентом, нежным и колким одновременно, как и ее взгляд.

— На тот рисунок, — я указываю на танцовщицу.

— О, дама в красном. — Незнакомка склоняет голову набок. — Красавица, правда? Она здесь специально, чтобы радовать глаз тех, кто одинок в этот вечер. Говорят, она — прототип одной из героинь Хемингуэя, только вот не помню, какой именно. А ты что думаешь о ней?

— Она выглядит так, будто только что услышала плохую новость.

— Думаешь? — Она прищуривается. — А мне кажется, она ни о чем не думает, просто танцует.

— Да нет, посмотри на то, как она закрывает руками лицо.

— Хмм… Возможно, она только что узнала о том, что началась война и ее возлюбленный уходит на фронт. Ты знал, что в честь ее назвали… — Она смотрит на меня прищурившись. — Мы ведь знакомы, да?

Почему она спрашивает это? Очевидно, она ожидала, что я буду здесь.

— В прошлом году познакомились, на какой-то вечеринке вроде, нас представил общий друг… Т… Илай Гордон, — пробую подыграть я.

Она хмурится, морщинка меж бровей из «Y» превращется в «Z», а потом ее глаза вспыхивают от радости, и она из барселонской вампирши превращается в маленькую девочку, которую маньячка тащит за руку в свое логово.

— Ах, Илай! Так ты друг Илая? Привет! — Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, она уже заключает меня в объятия и касается губами моей щеки. — Только прости меня, ради всего святого, напомни, пожалуйста, свое имя. Эти конференции, это такое безумие.

Она, наконец, отстраняется от меня, и я стою в облаке ее запаха, все еще ощущая отпечаток ее губ у себя на щеке.

— Серж.

— Как я могла забыть? Сер-джио, — она медленно прокатывает мое имя на языке, будто смакуя его, как сахарную вишенку. — Такое имя!

— Какое?

— Не знаю, богемное? У меня сразу с ним какие-то такие ассоциации. — Она неопределенно взмахивает руками в воздухе и замолкает.

— М-мм.

— Ох, Серж, — она хлопает себя ладонью по лбу. — Я такая бестактная. Спрашиваю и спрашиваю, а ведь мы, наверное, в одной лодке. Я — Лиза. — Она протягивает мне руку, и я осторожно дотрагиваюсь до ее маленькой горячей ладони. Это больше физических контактов за пять минут, чем у меня было за весь последний год, не считая визита к дантисту.

— Я… помню, — снова зачем-то вру я.

— Тогда мне вдвойне неловко! — Ее щеки вспыхивают румянцем, в этот момент я замечаю, какая она молодая, ей никак не может быть больше двадцати. — Илай… Он такой забавный, обожаю, когда он напивается и объясняет, что будет с миром через десять лет, когда уровень моря поднимется на метр, Кремниевую долину затопит и выживут только те, кто запасся биткоинами и консервами. Он здесь?

Я проглатываю комок в горле. Значит, она знает его лично, живого офлайнового Илая. Это с ним на встречу она пришла сюда сегодня.

— Он умер, — я хочу сказать мягче, но у меня выходит так, резко и прямо, как взрыв. Что-то подсказывает мне, она запомнит этот вечер, эти секунды до и глухоту после. Уголки ее маленького красного рта ползут вниз, губы дрожат.

— О, Господи. — Она закрывает лицо ладонями. — Господи. Я думала…

Она опускается на стул рядом со мной. Минуту или около того она просто молчит, уставившись в пол, потом поднимает на меня глаза.

— Как это случилось?

— Его убили, — говорю я, стараясь не упустить ничего в ее лице, в том, как оно меняется каждую секунду, как картинка по телевизору, когда слишком часто переключаешь каналы.

— Убили? — Она обнимает голову руками. — Нашего Илая?

— Да. Это…

— Погоди. — Она накрывает мою руку своей. — Я не могу говорить об этом вот так. Мне надо выпить.

Она перегибается через стойку и подзывает бармена пальцем, говорит ему что-то на испанском, я слышу только «дос». Старик тянется за бутылкой, разливает янтарную жидкость по двум высоким, похожим на дебютанток на балу, рюмкам. «Иде Линн бы понравилось здесь, в этом зазеркалье», — проскальзывает у меня в голове.