Кто бы мог подумать, что истина может прийти в такой форме, слететь с уст какого-то сельского копа, который печатает двумя пальцами, сидя в душном кабинете, и каждый вечер возвращается домой к недовольной жене и орущему младенцу. Нет никакой системы, никакого замысла, никакого паттерна. Все идет из головы, от желания найти эту систему.

Это обман, это баг, заложенный в нас при сборке. Как заложенная в мозг программа отыскивать человеческое лицо в любом случайном рисунке — две точки и полоска, глаза и рот. Как в игре, когда каждый сделанный тобой выбор определит твою концовку. Которая из них досталась мне? Я не знаю и никогда не узнаю, потому что я никогда не видел других. Вдруг огонь — это и есть самая лучшая? Вдруг она вообще всего одна?

В этот момент, стоя посреди комнаты, усыпанной следами маленького мохнатого зассанца, я почти уверен, что эта концовка — самая лучшая. Я больше не ищу себя через других. Через тех, кого люблю я и кто любит меня. Через язык, национальность, профессию или место жительства. Я свободен от этого. И к этому моменту меня привела вся эта череда случайных комбинаций. Внезапно я вижу за всем этим что-то большее, прекрасное и пугающее. А потом я понимаю, что это большее, этот божественный промысел — это я сам. Это я обрушил первую косточку домино.

Если на миг отказаться искать точку отсчета и вообразить, что в центре всего — ты сам, трехсотшестидесятипятигранный кристалл, который отбрасывает блики на все, что вращается вокруг него с бешеной скоростью. Нельзя искать вовне, все внутри, я всегда знал ответ на собственный вопрос. Я никогда не был заперт в горящем доме, я и есть тот самый горящий дом. У меня начинает кружиться голова. Краски становятся ярче. Страха больше нет. Сомнений нет. Только я. Теперь я знаю все точно. Это она, моя новая точка невозврата. Моя самая лучшая концовка, прямо по сценарию.

Я включаю музыку на полную, достаю из-под раковины рулон мусорных мешков и иду к шкафу в спальню. Я собираю все ее вещи в четыре пакета и несу их по два зараз вниз по лестнице, а потом через улицу в благотворительный магазин. Платья, кеды, пальто, шарфы, альбомы, рисунки, карандаши, тюбик с засохшим кремом для рук с запахом огурца и лайма. Я собираю все, пока в квартире не остается и следа того, что она жила здесь когда-то. Самое простое всегда самое верное. Никакой вины, никакого сожаления. Внезапно я чувствую сильный голод.

Я возвращаюсь обратно в квартиру после последней ходки с мешками, вдыхая ночной воздух и обдумывая то, в какой паб пойду и что буду есть на ужин. Дома я беру в руки телефон и захожу в апстор. Я скачиваю приложение, не «Лавер», конечно, другое, похожее. То, что заняло место растерзанного конкурента. Король умер — да здравствует король. Затем я фотографирую себя. Так, чтоб было видно только часть лица и никаких татуировок. Я загружаю фотографию и красивое придуманное имя — Оливер Брорсен. Дальше, я листаю. У меня не слишком взыскательный вкус, но я ищу в женщинах особые черты — высокие скулы, длинные черные волосы, отчаяние в глазах. Вскоре я нахожу одну такую, посылаю ей короткое «Привет» и ухожу, не дожидаясь ответа, чувствуя мурашки по коже в тот момент, когда приложение оповещает меня о том, что она онлайн.

Я уже на крыльце, когда замечаю на крыльце невысокую фигурку, закутанную в коротенькое пальто. На секунду меня охватывает дежавю. Сначала я не узнаю ее, ее волосы совсем другие, они темные и забраны в лохматый пучок на самой макушке. Бедра обтянуты узкими джинсами. Странно, как я раньше не замечал эти бедра.

— Бекка, ты покрасилась.

— Серж? — Она улыбается, ее волосы искрятся в свете фонарей. — Господи, Серж, да ты… ты без бороды. Тебе так идет.

— Ты что-то хотела?

— Да, — она кажется растерянной, — я хотела проверить, как ты, ведь ты совсем пропал. Я устала прикрывать тебя на работе, ты знаешь.

— Все в порядке, не нужно меня прикрывать.

— Это почему? Тебя могут уволить.

— Пускай, мне все равно.

— Как все равно?

— Я… больше не вернусь.

— Понятно, — она цокает языком. — Мог бы сказать, я же твой друг, ты ведь помнишь об этом, надеюсь.

Она переминается с ноги на ногу, потом достает из кармана пачку сигарет и закуривает, прикрыв огонек ладонями. Я сглатываю, потом смотрю в ее глупые голубые глаза и оглядываюсь по сторонам. Улица пуста.

— Пойдем куда-нибудь?

Я провожу тыльной стороной ладони по ее шее, останавливаясь в ложбинке между ключицами. Где-то вдалеке начинает протяжно выть сирена — пожар.