Пловец был уже на очень большом расстоянии от берега, едва угадывался чёрной точечкой на горизонте. Так что ничего особенно тревожного не было в том, что пунктирная линия его заплыва c какого-то момента больше не прослеживалась. Доплер предложил Лене посмотреть, что он успел набросать в блокноте. Он надорвал нижний край странички, обернул полоску бумаги вокруг шариковой ручки и стал елозить ею вверх-вниз.

— Поздравляю, — сказала Лена, глядя, как чернильный человечек взмахивает руками среди нарисованных волн, — ты вернулся к самому истоку. «Волшебный фонарь» ещё не зажигался...

— И понял я... Что это — не названия картин, не сцены, но разряды матерьялов... И что в душе, в далёкой глубине сидит такой завзятый рисовальщик... И иногда рисует lune de miel...

— Что такое lune de miel?

— Медовый месяц.

— Но ты нарисовал вовсе не его.

— Но я же не завзятый рисовальщик, тот — в глубине души, конечно — это и рисует, что же ещё? А вы так делали в школе? — спросил Доплер, двигая ручкой вверх и вниз, расправляя и сворачивая полоску бумаги, заставляя пловца и дальше плыть в стиле «баттерфляй»...

— Делали. Только картинки были непристойными.

— А. Так это вы рисовали медовый месяц... Четыре чёрненьких чернявеньких чертёнка чертили чёрными чернилами...

— Доплер, мне очень понравился фильм, правда. Я даже не ожидала.

— Спасибо за откровенность...

Накануне они увидели на заборе афишу. Она висела как-то странно, в тени развесистой шелковицы. Лена забрела в тёмный закоулок, чтобы сорвать чёрные ягоды, и заметила там афишу — в кинотеатре бывшего «Литфонда» показывали фильм, название которого — «День» — Лене ничего не говорило. Только когда пошли титры, она поняла, что это что-то из его «наследия»... Но она действительно не ожидала ничего подобного, он ведь сам её уговорил, что всё, что он снимал, не стоит выеденного яйца...

И всё же повёл в этот маленький кинозал, и там началось что-то удивительно стереоскопическое... Хотя фильм был нормальный, никаких очков им не выдавали... Но действие происходило в Крыму, и от этого всё время казалось, что, завернув за угол, камера захватит их самих и завернёт в другое пространство... Лена смотрела на экран, где была огромная шахматная доска, или, точнее, площадка... На ней стояли фигуры и сидели люди на ладьях, головки которых были плоскими, без всяких зазубрин... А рядом с шахматной была танцевальная, на которой, однако, никто не танцевал, просто серый квадрат точно такого же размера, как шахматный, с маленькой сценой на краю... Музыканты играли что-то похожее на балладу «Лед Зеппелин», камера вдруг поднялась над землёй, и это стало совершенно чётко видно — все люди были на одной — шахматной — половине, кто-то сидел на фигурах, многие стояли, переминались с ноги на ногу, ходили вперёд и назад, но — только в пределах шахматной доски.

А потом две фигурки встали и перешли на пустую площадку.

Лена вдруг вспомнила, что последним проектом Доплера была экранизация романа Витольда Гомбровича. Доплер говорил ей, что поначалу, когда он ещё не принял решение совсем уйти из кино, его смущало наукообразие, в которое выливались наброски сценария. Схемы поглощали жизнь, он чувствовал, что его несёт куда-то не туда... Он советовался со знакомыми математиками, в его собственной голове оживали рудименты знаний, полученных, когда он был студентом и учил точные науки... Пока не стал «точить очные», как он скаламбурил... Лена теперь могла всё это представить, и даже — ей казалось, что, посмотрев его «День», она краем глаза заглянула и в невоплощённый «Космос», которым Доплер, по его словам, хотел объяснить смысл «подстановок», использованных Гомбровичем для решения Основного уравнения...

— Доплер, ты говорил, что подготовка к «Космосу» завела тебя на чужую территорию. А на чью, не сказал.

— Мне показалось, что то, как они у меня перемещаются в анизотропном пространстве, напоминает Тарковского... Ну помнишь, эти бросания гайки, или чего там, со шнурком, или с ленточкой... Герои Гомбровича в Закопаном — говорящее название, да? — они тоже, чтобы сделать шаг, бросали у меня что-то вроде гайки... То есть, у Гомбровича это не так, там переходы с места на место более сложные, губы-верёвочка-палочка-воробейчик... Предметы выстраиваются в указатели... Не только предметы, там же, в общей куче, слова, слова... Роман-ребус... В кино так не получится... Да я ведь и не хотел экранизации «в лоб», как ты понимаешь... В какой-то момент я вдруг понял, как это должно быть... Набросал в общих чертах, но на следующий день подумал, что я иду след в след, повторяя многошаговый метод сталкера...

— А может, это было бы не так уж и плохо? Разве можно избежать аллюзий?

— Да нет... Я не хочу сейчас всё это ворошить... Все эти игры с Абсолютом... Было множество других причин на самом деле, вполне материальных, это был кризисный период, полный распад, чтобы делать кино в то время, нужен был фанатизм, которого у меня не было... Конечно, это должно было выглядеть несколько иначе... Например, они бы не бросали гайку, а подвешивали её.

— Зачем?

— Они же в Закопаном... Чтобы узнать, в какую сторону производить самокопание...

— Понятно.

— Такое путешествие в Лимбы... «Там близких нет, лишь опыты над ними. Над сердцем человеческим и только...» Я вот что сейчас подумал: ведь где-то здесь упал твой Бойс... Во время войны. Гагарин слетал в верхний космос, а потом разбился о нижний... А Бойс слетал в нижний и...

— Ну — и?

— «Земля под нами» — ты же сама рассказывала...

— «Und in uns... unter uns... landunter...» Я курсовую об этом писала...

— Дашь почитать?

— Если найду... Я там писала, что легенда о Йозефе Бойсе — это немецкая «Повесть о настоящем человеке». Только наш стал летать с протезами ног, а немецкий — головы...

— Точно, Мересьев, а не Гагарин, я перепутал... И здесь же, кстати, впервые поднялся в воздух Сергей Королёв...

— Не надо больше здесь копать, Доплер.

— Чтобы попасть в «Космос»?

— Да.

— В воздухе рыть могилу? Как у Целана... В общем, мотивов было много, Лен, планы большие... Слишком большие... Ты права, не нужно больше копать. А то докопаемся...

— До чего мы можем докопаться? Что ты двадцать лет назад на этом самом месте...

— Занимался онанизмом.

— Я этого не говорила...

— Да нет, это же «Космос», вывернутый наизнанку, вспомни конец, ты ведь сравнительно недавно читала...

— А, ну да. Берг?

— Берг. Пойдём домой? — сказал Доплер. И положил руку на её бедро.

— А ты меня там не повесишь?

— Повешу. Но это же будет в невесомости, Лен, так что ты... Ты просто полетишь со мной рядом, на таком шёлковом поводке, да? Да?