до сих пор питавшаяся водой древнего озера.

— Вот куда нам попасть! — указал я Хотинскому на речку. — Если озеро было заселено, наверняка и там есть стоянки. Песок!

— Как-нибудь соберемся… На Берендееве есть несколько разрезов, откуда мы брали образцы на анализ. Так что привязать стоянку к общей диаграмме будет несложно…

Берендеи… Берендеи… Почему это болото получило имя небольшого степного народа, воевавшего когда-то с Киевской Русью? Те берендеи жили далеко на юге, оставив о себе память в имени города — Бердичев. Раньше он назывался Берендичев, «берендеев город». Как они попали сюда? А может быть, попал только один берендей, поселился, захватил себе эти земли?..

Рядом с центральным поселком торфопредприятия есть маленькая деревня — Милославка. В XI–XII веках там был небольшой городок — сохранился культурный слой, в котором встречается много славянских черепков, оружие и стеклянные браслеты.

На сельских поселениях обломки таких браслетов редки.

Может быть, был не городок, а княжеская или боярская усадьба? Не Милослава, а Мирослава? Мирославов известно несколько. Один из них, Мирослав Нажир, был боярином при Владимире Мономахе. Другой, киевский боярин Мирослав Андреевич, выполнял дипломатические поручения Всеволода Большое Гнездо. Третий Мирослав, боярин Галицкий, неоднократно появляется в истории Владимирской и Суздальской земли…

А берендеи осели как раз в Галицком княжестве и служили в дружине князя.

Но почему обязательно берендеи? Может быть, не от них пошло это название. Всегда болота тревожат, «бередят» душу человека, к ним не привыкшего.

В наши леса славяне пришли с юга, из лесостепи. Там нет таких болот. Пришли земледельцы, пахари, которым предстояло воевать здесь не со степняками, а с лесом, освобождать землю для полей и деревень. А рядом — болото, топь. Не лес, не луг, не пашня, не озеро. Одно слово — болото. Загадочный и никчемный кусок. И лес не вырос, и вода погибла. Бродят над болотами туманы, свиваются, скрывают их от человеческого взгляда. По ночам вспыхивают и плывут над кустами огоньки. А что там? Что скрывается? Какие тайны? Вот и населило людское воображение болота всякой нежитью, враждебной человеку, отдало в полную власть лешему и всему его роду. Порой длинноногий лось прорвется с треском сквозь кусты, разбрызгивая топь, да по осенним ночам на суходолах воют на луну волчьи выводки, собираясь в набеги. На глухой, укрытой лесом горе воют — на Волчьей горе…

— Что они так долго? — нервничал Хотинский, который спешил скорее попасть на болото. — Я же предлагал прямо к дому подъехать!..

Тане тоже скучно в машине. Один только наш шофер, пожилой и флегматичный Виктор Михайлович, привыкший к экспедициям, спокойно дремлет, откинувшись в кабине на спинку сиденья.

— Таня, вам не видно: идут наши мальчики?

Она высунулась из-под тента и осмотрелась.

— Нет, не видно их. Андрей, а правда, что на Берендеевом болоте погиб Евпатий Коловрат?

— Это какой Евпатий? О котором Ян писал в «Батые»? — спросил Хотинский. — А он на самом деле был? Я слышал что-то, когда здесь работал…

— Конечно, был! Евпатий Коловрат — лицо историческое. А вот его последняя битва на Берендеевом болоте, скорее всего, легенда. Конечно, все быть могло: и оборона островка-суходола, и стенобитные орудия, и бой с татарской конницей…

— Верно, верно, молодые люди. Правильно все это! — раздался за нашими спинами чей-то голос.

Мы обернулись.

Во время разговора к нам незаметно подошел дед в ватнике, перехваченном ремешком, в замусоленной кепке на коротко стриженной голове, в старых широких штанах с заплатами. На ногах деда были обрезанные до щиколоток головки валенок с калошами.

На коричневом морщинистом лице под седыми бровями в узких щелках век светились голубые старческие глаза, а подбородок и щеки покрывала густая седая щетина.

— Здравия желаю! — приподнял он свой картуз. — Экспедиция какая, что ли? Чего искать на наше болото приехали?

Мы ему объяснили. Геологов старик видел, а археологи были для него внове.

— Это за костями да за черепками, что ли? Вот там и бился Евпатий с татарвой! — охотно откликнулся старик на объяснения. — Своих-то всех хрестьяне чином похоронили, а татар так и оставили, их это кости! — убежденно говорил дед. — Мне внучек и стрелки оттеля носил — нешто разумный человек стрелку из кости делать станет? Татарское это! Нехристями были, хуже немца… А Евпатий Коловрат никакой не рязанский — наш, берендеевский! Потому и в болото их завел, что все тропки знал…

— Дед, да ведь Евпатий шестьсот лет назад жил, а мы раскапывать приехали сюда древних людей, когда и болота-то не было. Здесь же озеро было — озеро, понимаешь?

Старик был глуховат, и Никита прокричал ему в самое ухо.

— Во-во, озеро, это точно! — обрадовался тот. — Это тебе, милок, всякий у нас скажет, что озеро! Было озеро. А потом Матрена закляла его — вот оно и болотом зашло…

— Какая Матрена, дед?

— А та, что камнем стала. Нешто не слышали? Ну вот меня, старика, теперь послушайте. Было это еще до Евпатия Коловрата. И татар никаких не было — православные жили! А вместо болота — озеро. Ха-арошее озеро, — произнес старик со смаком, — лучше, чем в Переславле! А здесь на Волчьей горе вдова с сыном жила, Матреной ее звали, а как сынка ее — не знаю. Парень ейный все рыбачил. Ну, мать, известно, женщина — все боялась, чтоб не утонул он, жалела. А ему хоть бы что, все смехом!.. Уехал он как-то сети ставить, а тут гроза началась. Он возьми да и утони. А Матрена, как только сынок ее в озеро, сейчас на берег. И ходит, и смотрит, ждет, значит. Не вернулся он к вечеру, а она все ходит. Потом и лодку к берегу прибило. Вот тогда и прокляла она это озеро — стало озеро болотом! А сама Матрена хотела утопиться, да с горя камнем обернулась. С тех пор и стоит на берегу у нас баба каменная. Руки на животе сложены, а коса на спине платком покрыта. И как ненастье какое, гроза будет — так словно пот по ней проступает или слеза, ей-богу! Лучше, чем прогноз, было…

— Андрей, может быть, это древний идол? — толкнула меня Таня.

— Нет, девушка, не идол.