большие карие глаза светились на замызганной и запорошенной пылью физиономии. Чувствовалось, что для него наступил настоящий праздник. Еще бы! Не каждому мальчишке удается найти стоянку, да еще такую, на которую сразу приезжают археологи из Москвы!

Глядя на Шурика, можно было подумать, что растет он не по дням, а по часам. Руки почти до локтей высовывались из старого, выцветшего и латаного пиджачка, который топорщился на плечах и застегивался только на одну пуговицу — остальные были оборваны. Из измазанных глиной и торфом штанов высовывались голые щиколотки, с которых сползли носки. Похоже, что неряшливостью своей Шурик даже бравировал. Во всяком случае, чувствовал он себя в этом одеянии легко и свободно, размахивая руками и поминутно вытирая рукавом испачканный в торфе нос.

— А вы и вправду археолог? — вдруг спросил он ломким, немного срывающимся от волнения голосом. — Не врете?

— Как тебе не стыдно, Шурик! — возмутился Сергей.

Я рассмеялся.

— Если не веришь, могу показать тебе документы. А что, по-твоему, все взрослые врут?

— Да нет, — смутился он. — Я так просто… Не видел еще ни одного археолога. Думал, они все старые, с бородами… На что мне ваши документы!

— Ты уж извини, не успел постареть! Вот только усы и есть, Может, усов хватит, как ты думаешь?

— Хватит, — согласился Шурик. — Я ничего, я так просто…

— Андрей, смотрите, а ведь такая керамика у нас не встречалась! — перебила Таня. — Есть похожая, но не совсем. Льяловская ведь не такая? А вот и наконечники стрел, вроде тех, что Сережа принес…

— А вот это скребки, — подсказал Шурик с видом знатока.

— Откуда ты знаешь, что это скребки? — спросил Хотинский, который рассматривал Шуркины находки чуть ли не с бóльшим интересом, чем мы.

— Я знаю! Я много знаю! — обрадовался Шурик. — Вот у него рабочий край, — показал он на обломок коричнево-красного кремня. — А вот ретушь. Такие маленькие-маленькие сколы. Я читал! Я знаю палеолит, мезолит, неолит… Потом бронзовый век, потом железный век, — начал он перечислять свои познания. — У нас еще цветные камни есть, каменная краска в карьере…

Керамика меня заинтересовала. Таня была права: и похоже на льяловскую культуру, и не похоже. Ямки, но не круглые и конические, а словно наколотые — плотно, густо. И глиняное тесто другое, и форма венчика, и обжиг… Нет, это что-то новое! И орудия не совсем такие, как встречаются на стоянках льяловской культуры.

— Ну что, можно ехать? — спросил нетерпеливо Хотинский. — Там на месте разберемся…

До стоянки оказалось совсем близко. Всю дорогу Шурик не закрывал рта. Его распирало от гордости. О находках на сорок третьей карте знали все. Еще в мае, когда начали разработку этого поля, рабочие приносили в поселок черепки, кости, наконечники стрел, долота. А потом находили даже целые горшки, только их разбивали… Таня ахнула. Любой мальчишка с Волчьей горы мог вот так же собрать и принести в музей находки… Тут Шурик победно огляделся. А никто не догадался! Взрослые вообще говорят, что это никому не нужно, а то бы все равно узнали и приехали. Это не золото. А можно здесь золото найти? Ему-то золото не нужно, на что оно ему? Он краевед. Он об истории читать любит, у него по истории одни пятерки. По другим предметам тоже ничего… тройки больше. Отец обещал его в Москву свозить, в Исторический музей. Отец тоже здесь работает на поле, вот и он домой приносил черепки. А Шурик все болото исходил, даже карту нарисовал! Он вырастет и археологом обязательно будет! Можно на археолога выучиться? Для этого надо в университет поступить? Нет, в университет его, пожалуй, не примут. А может быть, примут? Он постарается лучше учиться…

От восторга, что его слушают, Шурик подпрыгивал, взвизгивал, высовывался из-под тента и кричал шоферу, куда надо сворачивать. Наверное, он успел бы еще многое рассказать нам о себе и о своих планах, но машина остановилась. Мы приехали.

Незаметно мы обогнули центр болота и теперь оказались ближе к противоположному берегу, на котором белела церковка и домики села, чем к Волчьей горе. Ветер дул оттуда, и пыль проходила за нами в стороне. Можно было свободно дышать и расстегнуть куртки.

Теперь показывать стоянку было не к чему. Она и так была перед нашими глазами.

Все торфяное поле было одинаковым — ровная буро-коричневая поверхность. Глазу не за что зацепиться: ни пятнышка, ни бугорка. Здесь же, примерно на середине поля, метрах в двухстах от нас, наискосок через две «карты» шло прямоугольное черное всхолмление, резко выделяющееся на фоне торфа. Его не могли сгладить даже барабаны фрезерных машин. Но самое главное — вокруг этого прямоугольника все пестрело от камней и черепков. Казалось, кто-то щедрой рукой рассыпал по поверхности торфа бесчисленные обломки неолитических горшков, мелкую речную гальку, разбитые кости, которые успели уже подсохнуть и посереть на воздухе, кремневые отщепы, куски разлохмаченного, растрескавшегося дерева.

Я перевернул большую плиту песчаника, исцарапанную фрезерными зубьями. На другой ее стороне было широкое углубление, вроде тарелки.

— Ну как, Танюша, определите?

— Зернотерка? Нет, что я — шлифовальный камень, да?

— А что такое шлифовальный камень?

Шурик и Никита спросили одновременно.

Я объяснил. На таком камне — недаром был выбран именно песчаник — затачивали и полировали каменные и костяные орудия. Вот откуда это углубление и бороздки.

Ко мне подошел Олег:

— Андрей, а это что за штука? Гарпун?

Действительно, в руке Олег держал почти целый костяной гарпун с боковыми зубьями. Ну и ну!

Ветер, который мы так проклинали по дороге, словно готовил стоянку к нашему приезду. Он сдул торфяную пыль, весь торф, поднятый машинами, обнажив культурный слой со всем, что было в нем заключено.

— А вот это подвеска, честное слово, костяная подвеска!

Таня радовалась, как Шурик. Маленькая овальная пластинка с дырочкой у края. Ну разве найдешь такую в песке дюн?!

— Вы будете сейчас копать? — суетился Шурик, подскакивая то к одному из нас, то к другому, хватая с земли черепки и кости. — А где вы будете копать? Вы привезли лопаты? А то я могу домой сбегать…

Костя, наш проводник, смотрел на