Ночью подморозило. Черное небо сияет серебристой россыпью огней. Над кромкой леса проносится и мгновенно гаснет «хвостатая звезда» – комета, и я вспоминаю другую ночь. Мы стояли с Элиасом у другого домика… И он наконец меня поцеловал. Это было год назад.

Нам было так весело вместе тогда, и еще много ночей потом. Из-за Маута, когда мы целовались, у Элиаса каждый раз страшно болела голова. Но иногда нам все же выпадало несколько часов покоя.

Как-то раз, пока Дарин приходил в себя после пребывания в Кауфе, мы с Элиасом отправились пешком к водопаду – его шум разносился на несколько миль вокруг. Предполагалось, что Элиас будет учить меня плавать, но вместо этого мы узнали много нового друг о друге.

Маут требовал от Элиаса хранить целомудрие, и мы частенько перебрасывались шутками по этому поводу. Сегодняшний день не стал исключением, а потом мы до отвала наелись груш и сыра и пускали камешки по воде. Мы долго говорили о городах и землях, которые хотели бы увидеть. Мы уснули прямо на солнце, сплетя пальцы рук.

Та Лайя из прошлого хочет окунуться в эти воспоминания. Но Лайя сегодняшняя хочет забыть.

Каждая минута, проведенная в хижине Ловца Душ, – настоящая пытка. Когда мой взгляд падает на существо с мертвыми глазами, вселившееся в тело моего бывшего возлюбленного, мне хочется спалить эту хижину дотла. Взять его за широкие плечи и хорошенько тряхнуть. Поцеловать его. Стукнуть его. Я хочу заставить его испытать злобу или грусть. Заставить его почувствовать хотя бы что-то.

Но все это бесполезно. Элиаса Витуриуса больше нет. Остался только Ловец Душ. А Ловец Душ мне безразличен.

– Лайя?

На цыпочках из дома выходит Тас. Он дрожит от холода в тонкой рубахе, и я набрасываю на него свой плащ. Мы смотрим на темно-синие верхушки деревьев Сумеречного Леса, на туман, клубящийся вокруг стволов.

Где-то за границами Земель Ожидания Князь Тьмы со своими джиннами сеет ужас и мрак. Керис готовится к нападению на Кочевников. На западе Гримарр и его карконы тиранят жителей Антиума.

Столько зла. Столько врагов.

Тас плотнее запахивает плащ.

– Новый, – говорит он. – Он, конечно, теплее. Но мне больше нравился твой старый плащ. Он напоминал мне об Элиасе.

Я не отвечаю, Тас поднимает голову и смотрит мне в глаза.

– Ты отказалась от него.

– Я отказалась от мысли, что смогу найти решение, – говорю я.

– Почему? – не понимает Тас. – Ты не видела, что творили с ним в Кауфе. Что делал с ним Надзиратель. Они пытались его сломать, Лайя, но он не сломался. Он продолжал верить. В то, что спасет Дарина. В меня. В тебя. Элиас боролся. Он все еще где-то здесь, он ищет выход.

Когда-то я надеялась, что так оно и есть. Но оставила эту надежду. «В конце концов, все мы – недолгие гости в жизнях друг друга».

– Я думал, ты другая, Лайя. – Мальчик сбрасывает плащ. – Я думал, ты его любишь, и, по-прежнему, надеешься.

– Тас, я надеюсь… – И в ту же секунду понимаю, что я лгу. Я столько времени провела во тьме. Надежда – удел глупцов. – Того Элиаса, которого мы знали, больше нет.

– Может, и так, – пожимает плечами Тас. – Но если бы ты оказалась в плену у колдовского леса, Элиас не отвернулся бы от тебя. Если бы ты забыла о том, как сильно любила его, он нашел бы способ заставить тебя вспомнить. Он продолжал бы сражаться, пока не вернул бы тебя.

С этими словами Тас разворачивается и уходит в дом. Мои щеки горят от стыда. Мне хочется крикнуть ему вслед: «Ты еще ребенок. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь».

Но я молчу. Потому что он прав.

* * *

Ловец Душ будит меня на рассвете тычком в плечо. Впервые за много месяцев он прикасается ко мне, и его жест так небрежен… Мне хочется, чтобы он разбудил меня проклятьями и пинком под ребра, как когда-то это делала Кухарка.

– Пора.

Прямо у моей головы шлепается мой заплечный мешок, уже упакованный и застегнутый. Остальные поспешно собираются. Тас с надеждой смотрит в сторону плиты, но там ничего нет.

Ну и хорошо, обойдемся.

– Ты в порядке? – Дарин подхватывает мою поклажу, пока я натягиваю сапоги. – Глупый вопрос, конечно.

У него такой унылый вид, что я выдавливаю улыбку.

– Все хорошо, – отвечаю я. – Я даже рада, что увидела его таким. Я нуждалась в этом напоминании.

Всего за несколько минут мы добираемся до границы Земель Ожидания. За деревьями я вижу цепочку невысоких пологих холмов, из-под слоя снега торчат стебли пожухлой травы. Когда я ступаю на земли Империи, меня словно придавливает железной плитой.

Ловец Душ топчется среди деревьев. Он рассеянно вертит в руках какую-то вещь. Мое сердце начинает колотиться, когда я замечаю, что это. Мой браслет. Когда-то Элиас вырезал его для меня, а потом я вернула его подарок.

«Он все еще где-то здесь, он ищет выход».

– Джинны почувствуют, что вы покинули Лес, – говорит Ловец Душ, не переставая теребить браслет. – С наступлением темноты они придут за вами. Поторопитесь. У меня нет желания встретить кого-либо из вас на Землях Ожидания.

Он отворачивается, чтобы уйти, но маленькая рука останавливает его.

– Элиас, – обращается к нему Тас. – Ты меня не помнишь, верно?

Ловец Душ смотрит на мальчика сверху вниз, и я вдруг вспоминаю, как он говорил с Тасом после нашего бегства из Кауфа. Тогда он опустился перед ребенком на колено, чтобы их глаза находились на одном уровне.

– Мое имя – Ловец Душ, дитя.

Я подхожу к Тасу, чтобы увести, но он крепко держится за рукав Ловца Душ.

– Я Тас, – восклицает он. – Это ты дал мне имя. На садейском это означает…

– «Быстрый», – перебивает его Ловец Душ. – Я помню.

И внезапно он исчезает, а на опушке леса повисает тяжелое молчание.

Кровавый Сорокопут отворачивается и смотрит на запад.

– В десяти милях отсюда один из наших гарнизонов, – говорит она. – Там мы найдем лошадей, пополним запасы и отправимся дальше в Дельфиниум.

Все следуют за ней, даже Тас, но я задерживаюсь. Ноги у меня как свинцовые, каждый шаг дается с трудом. «Что со мной такое, во имя неба?» Краем глаза я замечаю уже знакомое золотое сияние и с облегчением вздыхаю.

– А я все думала, где же ты? – бормочу я. – Твоя работа? – Я киваю на ноги, которые отказываются мне повиноваться. – Нельзя ли это прекратить? Мне нужно догонять остальных.

– Твое нежелание идти по дороге, не предназначенной для тебя, не имеет ко мне никакого отношения, – говорит Рехмат. – Твое сердце знает то, что ему положено знать.

– Допустим, но я этого не знаю, так что, пожалуйста, просвети меня.

Рехмат отвечает не сразу, но когда существо заговаривает снова, голос звучит сурово. И мне вспоминается лицо Поупа в те минуты, когда Дарин проявлял особенное упрямство.