+ 7 + 17 = 5 + 11 + 13 = 29. Такие пары последовательных чисел очень редки! В ряду до двадцати тысяч их существует всего двадцать шесть. Их так и называют: пары Рута — Аарона. Как и простые числа, встречаются они тем реже, чем больше сами числа. А наименьшая из этих пар — пять и шесть. Но вот доказать, что количество таких пар бесконечно, пока еще никому не удалось… Однако для нас сейчас самое важное — в том, что я сижу на семьсот четырнадцатом, а ты, Коренёк, — на семьсот пятнадцатом. А не наоборот! Старые рекорды побивает молодежь. Так оно все и работает на белом свете, ты не находишь?

— Ну да, конечно… Ой, смотрите! Это же Цуёси Синдзё!

Обычно Коренёк слушал лекции Профессора разинув рот, но сейчас номер своего сиденья интересовал его меньше всего на свете.

Всю игру Профессор только и бормотал какие-то жуткие формулы и огромные числа. Как делал всегда, когда его нервы были на пределе. С каждым иннингом его голос не только крепчал, но и становился все выше тоном и даже под конец игры был отчетливо слышен сквозь рев толпы.

Когда объявили выход стартового питчера, Накагоми, трибуны взревели от восторга. И пока игрок бежал к горке, Профессор уже бубнил себе под нос, почти не останавливаясь:

— Высота горки — десять дюймов, или двадцать пять и четыре десятых сантиметра… Если бежать от круга к дому, будет теряться по дюйму на каждом футе…

Очень быстро он вычислил, что у «Карпов» все игроки с первого по седьмой номер бьют левой.

— Средний уровень отбитых мячей от левши к левше ноль целых две тысячи пятьсот шестьдесят восемь десятитысячных! — тут же просветил он окружающих. — А от правши к правше — ноль целых две тысячи шестьсот сорок девять десятитысячных!

Когда же Нисиде из «Карпов» удалось «сорвать» базу, трибуны заулюлюкали, а Профессор надрывно затараторил:

— В среднем от винд-апа до момента броска требуется ноль целых восемь десятых секунды! Этот мяч был крученым, кэтчер поймал его через ноль целых шесть десятых секунды и еще две полные секунды размахивался, чтобы отправить на базу… А раннер, пока его не выбили, бежал двадцать четыре метра от первой базы ко второй за три целых четыре десятых секунды… то есть со скоростью семь метров секунду, или двадцать пять целых две десятых километра в час… Значит, на то, чтоб поймать его, у кэтчера оставалось только одна целая девять десятых секунды!

К счастью, эти энергичные вопли никому не мешали: компания слева демонстративно не обращала на нас никакого внимания. А вот веселый добряк, сидевший справа, был просто сражен профессорским даром и радовался такому соседству от всей души.

— Да вы же любого комментатора за пояс заткнете! — восхищенно смеялся он. — Вам бы в букмекеры! Может, просчитаете, как «Тиграм» выиграть кубок?

В перерывах между мегафонными дразнилками в адрес «Карпов» мужчина слушал Профессора очень внимательно, хотя не улавливал, наверно, и половины его вычислений. Но благодаря такому замечательному соседу профессорская заумь уже не казалась абстрактным бредом, а звучала как теоретическое объяснение происходящего — бесплатная лекция, за которую не стыдно перед людьми. Не зря же восторженный слушатель даже поделился с нами соленым арахисом.

Вада и Кудзи отбили все свои мячи, и пятый иннинг закончился с явным преимуществом «Тигров». Солнце зашло, холодало, и я суетилась вовсю: натягивала на Коренька джемпер, укутывала Профессора пледом, протирала всем руки салфетками до и после еды — в общем, так закрутилась, что даже не сразу поняла, с чего все вокруг взревели, когда «Тиграм» засчитали один за другим сразу два хоум-рана. Коренёк, танцуя от счастья, орал в мегафон, и даже Профессор неуклюже пытался хлопать, сжимая сэндвич в руке.

За игрой он следил очень пристально. С каждым новым зигзагом мяча то хмурился, то кивал, а лоб его то и дело прорезала глубокая морщина. Иногда, впрочем, он отвлекался, и взгляд его то пикировал к коробочкам с едой у семейки болельщиков перед нами, то взмывал к луне, сиявшей меж тополей за стадионом.

Наша трибуна, сразу над третьей базой, почти полностью болела за «Тигров». Желтея фанатскими курточками, она восхваляла «Тигров» особенно буйно и долго. А вот фанатам противника даже крыть было нечем, поскольку Накагоми набирал один страйк-аут за другим. С каждым его новым страйком наша трибуна взрывалась. Но когда начинался ран, весь стадион будто затягивало в огромный ревущий водоворот. Никогда в жизни я еще не видела, чтобы столько народу радовалось чему-то одновременно. И даже Профессор, у которого для общения со мной по утрам было только две маски — «я думаю» и «меня побеспокоили», в те минуты радовался как ребенок. И пускай свою радость он выражал не самым удачным способом, несомненно, она влилась яркой капелькой в общий водоворот.

И все-таки приз за самое буйное проявление радости, пожалуй, стоило бы вручить тому пареньку, что выкрикивал «Камэяма!», цепляясь за проволочную сетку на краю поля. На вид слегка за двадцать, с транзистором на бедре, поверх рабочего комбинезона — куртка точь-в-точь как у самого Камэямы. С начала игры он висел на ограждении, вцепившись в проволоку растопыренными пальцами. Когда на поле выходил Камэяма, парень следил за каждым его движением и выкрикивал имя кумира на все лады: восторженно, когда Камэяме удавался очередной страйк-аут, и горестно, когда Камэяму посылали на скамью запасных. Когда же Камэяма вставал на горку и застывал в винд-апе, парень принимался распевать его имя, как мантру, без остановки. Изо всех сил стараясь приблизиться к своему идеалу еще хоть на миллиметр, он прижимался к проволоке так истово, что она пропечатывалась на лице. Этот герой не тратил силы на жалкие дразнилки в адрес противника. Не возмущался, когда Камэяму удаляли с поля. Вместо этого он выкрикивал лишь одно: «Камэяма!!» — и вкладывал в это слово всю душу.

В сравнении с ним Профессор реагировал на игру куда спокойней. Казалось, он совсем не расстроился, не увидев на поле ни одного знакомца из своей карточной коллекции. Он так торопился проверить, каким же образом все усвоенные им знания, правила, формулы и законы воплощаются в реальной игре, что вспоминать еще и фамилии игроков просто не успевал.

— Что это у него за мешочек? — спросил он Коренька.

— Там внутри канифоль, — пояснил мальчик. — Протирать ладони, чтобы не слипались.

— А зачем этот кэтчер продолжает бежать на первую базу?

— Чтобы перехватить, если мяч прилетит оттуда.

— А откуда на запасной скамейке столько народу?