попал в руки молодого Стахеева, акционера компании «По Волге». Этот юноша собирает суда своей компании, рассчитывая на скорую победу белых. При нём находится некий англичанин из «Шелля», а в Святом Ключе на даче у Стахеева живёт матушка.

— Вэсма благодару за такие свэденья! — искренне сказал Мамедов.

— Знаете ли вы что-нибудь о Дмитрии Платоновиче Якутове? — спросил Горецкий: для него это было важнее любых других новостей.

Фаворский глянул исподлобья и поправил кран самовара, чтоб не капало.

— Дмитрий Платонович погиб.

Горецкий был изумлён. Конечно, он слышал о жестокости большевиков, но считал, что люди вроде Якутова надёжно защищены своим авторитетом.

— А как Екатерина Дмитриевна? Она ведь уехала к отцу.

Горецкий задал вопрос тоном вежливого участия, но Фаворский понял, ради чего честолюбивый Роман Андреевич вдруг решил командовать жалким буксиром, прорывающимся в Пермь. Не ради же товарищества «Бранобель».

— Среди моих пассажиров есть молодой человек, который ближе меня знаком с этой историей. Поговорите с ним, Роман Андреич.

С Катей Якутовой Роман познакомился в 1915 году на «Витязе». Дмитрий Платонович отправил сына и дочь в круиз от Нижнего до Астрахани и обратно. Как помощник капитана, Роман обедал с самыми важными пассажирами — и таковыми были дети знаменитого пароходчика. Роману очень понравилась Катя — умная и строгая. Они много разговаривали, прохаживаясь по галерее, Роман приводил её в рубку. Ему показалось, что они сдружились. Катя тогда была ещё девочкой. Роман много вспоминал её зимой, когда Катя уехала на учёбу в «Шерборн скул гёлс», и даже хотел послать ей почтовую карточку.

А через год Катя чудесным образом превратилась в красивую девушку. Якутов опять выкупил детям каюты на «Витязе», и Роман понял: с Катей у него — не дружба. Возможно, даже не любовь. Сложно сказать что. Какая-то непреклонная необходимость иметь Катю Якутову подле себя, иначе собой он будет не полностью. Только эта девушка могла оценить в нём то, что он ценил в себе больше всего, — желание получить от жизни самое лучшее.

Горецкий нашёл Костю Строльмана в каюте и вытащил на галерею.

— Простите. — Костя зевнул и помотал головой. — Я уже спал…

С просторной и тёмной реки веяло свежестью. Гладкий плёс чуть мерцал из непрозрачной глубины. Лёгкие лохматые облака, подсвеченные по краям луной, неуловимо перемещались в небе невесомо-объёмными кружевами.

— Я хочу узнать о Катерине Дмитриевне Якутовой.

Костя огляделся по сторонам — не слышит ли кто.

— Я не могу открыть вам всего, — ответил он очень тихо, — но Дмитрий Платонович и Екатерина Дмитриевна спасали весьма знатного человека. Увы, Дмитрия Платоновича арестовали чекисты. А Екатерину Дмитриевну с этим человеком я сумел вывезти в относительно спокойное место. Надеюсь, у них всё благополучно. Хотя сложно утверждать ответственно.

— Что это за человек?

— Прошу вас, Роман Андреевич… — замялся Костя.

— Здесь нет большевиков, — напирал Горецкий. — Кто рядом с Катей?

Костя сдался:

— Великий князь Михаил Александрович.

Горецкий ощутил мягкий и тяжёлый удар по самолюбию. Не ревность, а именно удар по самолюбию: для ревности Горецкий был слишком уверен в своём превосходстве. Что ж, юная Катя Якутова и вправду оказалась такой же, как он: Катя тоже принимала от жизни только самое лучшее.

11

Ксения Алексеевна Стахеева понимала, что господин Мамедов ничем ей не угрожает — как агент «Бранобеля», он на её стороне. И всё же чувствовала в нём какую-то опасность, а потому обращалась больше к Роману Андреевичу.

— Эту дачу Иван Сергеевич построил для меня, когда Кеше исполнился годик, — рассказывала Ксения Алексеевна. — Здесь я провожу каждое лето. Я очень люблю нашу Россию, господа. Мне за границей неуютно. Даже языка французского я не выучила — чем мне заниматься на Ривьере или в Париже?

— Но сейчас вам и вправду лучше быть во Франции, — возразил Горецкий.

Они сидели в полумраке гостиной на низких диванах. Медово светился китайский абажур настольной лампы. В открытые окна, качая занавеси, влетал прохладный ветерок с Камы. Откуда-то доносилось ночное пение лягушек.

— Кешенька тоже считает, что мне надо уехать, — грустно сказала Ксения Алексеевна. — Он такой заботливый… Но я не могу покинуть Отечество, пока здесь остаётся мой сын. А он жаждет сражаться с большевиками. Боже, они ведь ужасны, эти большевики! Они расстреливают людей!

— А гдэ сэчас ваш сын? — спросил Мамедов.

— Он превратился в настоящего пирата. В Сарапуле он отнял у красных наш буксир, теперь плавает по Каме и нападает на корабли.

— Зачем? — спросил Мамедов.

— Забирает те, которые принадлежат нам. Высаживает пассажиров перед Елабугой и приводит корабли сюда. Вы же видели, господа: за пристанью у него целый флот, будто он адмирал Нельсон! Кешенька хочет сохранить наше пароходство до того времени, когда армия наведёт порядок.

— У вашего сына эст другие затоны кроме этого, в Сьвятом Клуче?

— Не знаю, господа, — беспомощно улыбнулась Ксения Алексеевна. — Дела вёл Иван Сергеевич, мой покойный муж. Я не умею пользоваться деньгами.

Двадцать лет назад купец Иван Стахеев стал основным собственником общества «По Волге» — самого первого российского пароходства.

«По Волге», «Кавказ и Меркурий» и «Самолёт» были триадой главных судокомпаний страны. К концу прошлого столетия «поволговские» пароходы устарели, и общество почти разорилось, однако упразднить столь славное предприятие было бы позором для купечества. Вот тогда и появился Иван Сергеевич. Обширный род Стахеевых разбогател на хлеботорговле; огромные стахеевские элеваторы словно рыцарские цитадели поднимались над крышами Бирска, Сарапула, Елабуги, Чистополя и Набережных Челнов. Иван Сергеевич выкупил долги пароходства «По Волге». А теперь сын спасал то, что осталось.

— Капьитан Фаворский сообщил нам, что пры вашем сыне находится нэкий аньгличанин, — продолжал допрос Мамедов. — Кто он?

— Наверное, друг, — ответила Ксения Алексеевна. — У Кеши много друзей.

Мамедов понял, что Ксения Алексеевна почему-то боится его.

Когда Ксения Алексеевна вышла отдать распоряжение о комнатах для ночлега, Горецкий наклонился к Хамзату Хадиевичу и прошептал:

— Мамедов, вы не умеете говорить с дамами. А я умею.

Горецкому была симпатична эта милая и пикантная женщина. Разница в возрасте его не смущала. В Ксении Алексеевне он увидел глубокую и зрелую чувственность, обострённую одиночеством вдовы. — Я не прочь прогуляться по вашему парку, — сказал Роман, когда хозяйка вернулась. — Не составите мне компанию, если ещё не слишком поздний час?

В тёмной аллее под ветерком с тополя на тополь перелетал высокий и таинственный шум. Под ногами чуть скрипел песок дорожки.

— Можно пройтись до нашего святого источника, — предложила Ксения Алексеевна. — Помню, я провожала к нему отца Иоанна Кронштадтского…

— Я не религиозный человек, — мягко отказался Роман. — Но мне кажется, что и вы, Ксения