– А еще я бы посоветовал вам отказаться от всех общественных мероприятий, – продолжал перечислять Вадим.

– Я сегодня с префектом должен открывать какую-то картинную галерею. Все-таки я там главный меценат!

– От этого придется отказаться.

– Каким образом?

– Найдете подходящую причину. Скажем, у вас поднялось давление.

– Хм, легко сказать…

– Поймите меня правильно, слишком много будет народу. Всех проверить и проконтролировать будет трудно.

– Ладно, я подумаю… Не самая убедительная причина для отказа, нужно будет что-нибудь придумать… Не скажешь ведь префекту, что не смогу прийти, потому что меня могут завалить на этой выставке. А почему бы нам самим не взять этого Чалого за шкирку?

Петляков отрицательно покачал головой:

– Это трудно. Чалого всегда сопровождают боевики, куда бы он ни направился. Причем они всегда при оружии. Если мы попытаемся его взять, то без вооруженного столкновения не обойтись. Могут быть жертвы. Мы привлечем к себе внимание органов. Нам это совершенно не нужно. Нейтрализация Чалого должна произой-ти по-тихому.

– Что ты предлагаешь? – сдался Шевцов.

– Николаева и Чалого нужно взять в плотную разработку. Неизвестно, как далеко они ушли в своих стремлениях. Я допускаю, что Николаев мог обратиться за помощью к кому-то еще.

– Ты подозреваешь кого-то конкретно? – насторожился Шевцов.

Пожав плечами, Петляков ответил:

– Пока всего лишь смутное подозрение.

– Когда у тебя будет что-то поконкретнее, тогда и поговорим. – И, выразительно глянув на часы, добавил: – А сейчас мне нужно идти. Деловая встреча, пропустить ее я не могу. Кто со мной поедет?

– Востриков, Стеблов и Шурыгин. Во второй машине будут Елисеев и Петров.

– Подходит, – кивнул Шевцов. – А ты куда-то собрался?

– Я еще потолкаюсь здесь. Может, что-нибудь выясню, – произнес Вадим, стараясь не сломаться под тяжеловатым взглядом генерального директора.

Правда была сказана наполовину. В действительности, дождавшись отъезда генерального, он хотел пригласить Анну на ужин. Пора как-то вылечивать эту сердечную рану. Вряд ли в этот вечер Шевцов вернется в офис, так что она могла уйти с работы совершенно безболезненно.

– Договорились. Проводи меня, – приказал Шевцов.

Длинный коридор преодолели молчком. Остановились у самого лифта, подле которого, распрямившись во весь свой немалый рост, стоял Петров – неулыбчивый парень с короткой прической под ежик. Дождавшись, когда генеральный приблизится, он с готовностью нажал на кнопку вызова лифта.

– У меня какое-то дурное предчувствие, – произнес Семен Валентинович. – Если хочешь – ожидание худшего. Тревожно как-то. Впечатление, что враг затаился где-то рядом. Просмотри еще раз все дела сотрудников.

– Что именно вас настораживает?

Губы Шевцова сложились в трубочку, обозначив четкие морщинки на верхней губе.

– Тут такое дело… В чем-то ты был прав. Сорвались три важные сделки. Это не случайно. Я вообще не верю в случайности! Кто-то в курсе моих основных дел.

Петляков выглядел озадаченным: еще одна задача, которую следовало решать незамедлительно.

– Обязательно выясню.

В шахте на верхних этажах, звякнув тросами, остановился лифт. Двери гостеприимно раздвинулись. Шевцов шагнул в кабину.

– Держи меня в курсе.

– Как что-то прояснится, я вам сразу же позвоню, – пообещал Петляков прежде, чем двери закрылись.

Вадим подошел к окну, дождался, когда генеральный сядет в машину, и только после этого, расслабляясь, закурил. В последнее время присутствие шефа его значительно напрягало. А его нервное возбуждение, проявлявшееся в размеренной и тягучей речи, понемногу стало проникать и в него. С некоторого времени Вадим вдруг заметил, что он стал изъясняться как генеральный: так же корректно-холодно.

Швырнув сигарету в пепельницу, Петляков затопал в приемную. Он вдруг поймал себя на том, что опасается насмешливых взглядов сотрудников, – глуповато выглядеть влюбленным юношей, перешагнувшим тридцатипятилетний рубеж.

Невольно повернулся: Петров дисциплини-рованным первогодком стоял у дверей лифта. Убедившись, что он совершенно неинтересен окружающим, Петляков вошел в приемную генерального.

Анна, позабыв обо всем на свете, оживленно обсуждала по телефону какой-то парфюм. По ее счастливому лицу можно было понять, что маленькие житейские радости для нее куда более интересны, чем многомиллионные проекты генерального директора. Заметив вошедшего Вадима, Анна чуток смутилась под его пристальным взглядом и, извинившись перед абонентом, положила трубку.

– Вы что-то хотели, Вадим Сергеевич? – живо поинтересовалась она.

Этот вопрос Петляков слышал от Анны не менее трех раз в день и всякий раз находил в се-бе силы, чтобы соврать что-нибудь подходящее, а ведь так и подмывало сказать правду: «Тебя, моя девочка! Чтобы никогда с тобой не расставаться, чтобы носить тебя на руках».

Анна, будто бы провоцируя его, взирала очень внимательно, с большой заинтересованностью, как несмышленое дитя на строгого родителя.

Воспользоваться ее беззащитностью, значит, поступить не по правилам. В отношениях мужчины и женщины всегда должна присутствовать ясность.

– Да… Рабочий день заканчивается, я могу подбросить тебя до дома.

Сказано было небрежно, словно бы мимоходом, в действительности нарочитая легкость была предварительно отрепетирована перед зеркалом.

Огонек, еще секунду назад пробивавшийся через темно-зеленую радужку веселой искоркой, вдруг померк, и девушка, пренебрегая былой серьезностью, ответила озорно:

– Не стоит, Вадим Сергеевич. Я доберусь сама. Я живу от метро всего лишь в пятидесяти метрах.

Еще одна странная особенность в их отношениях заключалась в том, что он обращался к Анне исключительно на «ты», несколько покровительственно. Она же всегда называла его по имени-отчеству, как бы тем самым возводила между ни-ми невидимую преграду. Препятствие хотелось разрушить, вот только он никак не мог отыскать подходящего инструмента.

Пожав плечами, Петляков сказал:

– Проходил мимо… Просто решил предложить. Мне это совсем нетрудно. Ладно, смотри сама.

Говорят, что женщины догадываются о чувствах, которые испытывают к ним влюбленные мужчины. Да и как тут не догадываться, когда при взгляде на предмет обожания невольно меняется тембр голоса, язык начинает прилипать к небу, становясь совершенно непослушным. И подчас одолевает такая трясучка, будто неделю находишься в запое.

В ответ ни слова – лишь виноватая улыбка. Отвечать – означало поддерживать неинтересующий разговор. Анна того не желала.