А вот воспоминания другого известного советского артиста — Олега Стриженова, детство которого проходило в Москве, в районе Серпуховской площади (метро «Добрынинская»):

«Мое замоскворецкое детство прошло в сатиновых трусах и простенькой рубашонке, которые не мешали носиться по улицам, бежать купаться на Москву-реку и драться с мальчишками чужих дворов. Чаще — из-за голубей. А зимой — это всегда лыжи на Воробьевке и в Нескучном саду и обязательно коньки. И еще излюбленное занятие: на валенках — гаги, крюком ухватишься за грузовик, другие — друг за дружку, и вот по переулкам за машиной вьются колбасой пять-десять мальчишек с криками и свистом.

Как мы гоняли по льду в парке Горького вокруг знаменитой «Девушки с веслом»! Об этой скульптуре потом писали, как об образце безвкусицы. Но мне и моим сверстникам «Девушка с веслом» памятна как знак нашего детства. Рядом, в знаменитом шестиграннике — ресторан и танцплощадка. А ближе к набережной — тоже незабываемая и тоже снесенная парашютная вышка…

Что у нас еще было в детстве? Конечно, кино. Фильмы мы смотрели по многу раз и знали их наизусть…

На Крымском валу, где сейчас выросло здание Государственной картинной галереи, в мои мальчишеские годы был деревянный большой стадион. Да и Крымский мост имел тогда совсем иной вид — квадратный, словно железнодорожный. Сколько мы на этом стадионе пропадали, болея за наш «Спартачок» и мутузя друг дружку, лишь бы подобраться поближе к знаменитым футбольным кумирам!..»

А теперь заглянем в Интернет и «выудим» оттуда еще несколько воспоминаний. Например, вот такую историю от некоего анонимного автора:

«Двор моего детства был сосредоточием всего, всех забав и игр, всех правил и понятий, мерилом отношений и грибницей дружб, как потом выяснилось, на всю жизнь… Двор жил, как большой единый организм. Зимой впадал в спячку, за исключением малышни, что день-деньской крутилась возле большой горки, которую строили всем миром и заливали. С первых весенних, теплых дней он просыпался для активной жизни, что затихала только к поздней осени. Двор был Вселенной.

И деревней с патриархальным, узаконенным укладом, несмотря на то, что центр города и жил здесь пролетариат, как и весь город возник когда-то вокруг завода екатерининских времен.

Все все друг про друга знали, вплоть до сокровенных мелочей. По сути, та же коммуналка в расширенном формате. Шила в мешке не утаишь. Ни радости, ни горя тоже. Помню несколько шумных свадеб, что справлялись прямо во дворе, куда со всей округи сносились стулья и столы. Помню громкие скандалы с выносом на публику. Все было обыденно и просто, как в фильме «Брак по-итальянски». Валять ваньку и ломать комедию не было нужды…

Во дворе царила строгая иерархия возрастов и ценностей. Приподьездные скамейки оккупировали бабки. Мужики сидели за двумя большими деревянными столами, мусоля карты, звучно шмякая костяшки домино или мудря над шахматами. Молодежь группировалась по интересам, и каждая из групп имела свой угол для занятий. Но все ж все вместе, все на виду. Был также «задний двор», весь в зарослях акаций и густой травы…

Не припоминаю бессмысленного толченья во дворе. Дел было всегда по горло. Помимо футболяна, «напильничков», лапты и — разновидность городков — «царя», мы разбивались на отряды, чтоб поиграть в войнушку. Жаркий спор лишь вызывала дележка на «своих» и «немцев». Быть «немцами», само собою, было западло. Решал все жребий. Вооруженные ружьями из палок и игрушечными пистолетами, мы начинали затяжную операцию по выслеживанию друг друга. Кто первым незамеченным накрыл другого, тот и победил. Тактика и стратегия требовала рейдов в соседние дворы и примыкавший парк, хоть это нам не то что запрещалось, но, скажем, не приветствовалось. Про парк надо сказать отдельно. Нам просто повезло с таким соседством…

Еще одними красными днями в календаре были совместные походы в кинотеатр. Премьеры тогда были не часты, да нас и не на все водили. Поэтому любое посещение киношки сносило крышу напрочь. До сих пор помню потрясение после просмотра «Командира счастливой «Щуки»». После этого мы с месяц играли во дворе в подводников, построив из коробок и деревянных ящиков, украденных из овощного, лодку. Каждый боролся за право утонуть, как капитан, стоя на «мостике» с палочкой в зубах заместо папиросы…

Двор жил дальше, каждый день даря сюрпризы и открытия. Вспоминая сегодняшним умом этот уютный мир, невольно сравниваешь… Ах, как тогда он многим казался тесным, как докучал этот коллективный быт и власть «народного контроля». Так хотелось уединенности и личного мирка, куда не сунет нос никто. Ну вот, имеем…

Только опять же сегодняшним умом осознаешь, что никакой бы террорист с авоськой гексогена или педофил — тогда и слова-то такого никто не ведал — не прошел бы незамеченным. Да что там, мышь не проскочила бы. Все на виду и в курсе. Любовь и ненависть, дружба, зависть — все из одного котла. Помню, по району гулял местный юродивый, тихий даун Толик. Лет ему было под сорок, но разумом не старше нас. Любил играть с детьми, в кармане у него всегда были слипшиеся карамельки. Мы его использовали как дармовую силу для раскрутки карусели. Но стоило ему облапать в игре девчонку, мгновенно бабки гнали его со двора. Нам становилось даже жаль его, не понимали суть вопроса. Да вряд ли Толик понимал. Уходил, беззлобно улыбаясь…

Как и я сегодня улыбаюсь, вспоминая свой любимый двор…»

Еще одна история — от Алексея Дедушкина: «Рождественка — тихая улица в центре Москвы. Неглинный верх. Все мое детство связано с ней. Здесь я жил, ходил в школу, гулял с друзьями.… Каждый закоулок, каждый двор был нами обследован и изучен. Тверскую мы называли улицей Горького (или Пешков-стрит), Большую Дмитровку — Пушкинской улицей, Большую Никитскую — Герцена, а Рождественку — чаще именно Рождественкой, а не улицей Жданова. Почему, сам не знаю. Зато мы знали, как перелезть из Нижнего Кисельного (3-го Неглинного) переулка через двор по водосточной трубе в Звонарский (2-ой Неглинный) и с какой именно точки взрослые мужики наблюдают за всем происходящим в женском, 10-копеечном, отделении Сандуновских бань (но, что интересно, ни я, ни мои друзья, сами ни разу в подобном «эротическом сеансе» не участвовали… Странно — дети и подростки так любопытны…), и вообще знали все, как и положено любознательным и пытливым мальчишкам.

В 70-е годы ломали старые московские домики в Большом Кисельном переулке, чтобы построить ту убогую «архитектурную конструкцию», которая «украшает» ныне район. С интересом смотрели мы, как «каменная баба», прикрепленная к стреле крана, уничтожает строения, а по окончании «трудового рабочего дня» исследовали развалины. Особенно полюбился нам один подвал, проникнуть в который можно было под качающейся каменной плитой. Только в «зрелом возрасте» пришло понимание, что плита эта могла качнуться для тебя «в последний раз».

Моя первая школа (№ 240) находилась на территории Рождественского монастыря. В детские годы вся территория монастыря — «зеленка», как она называлась на мальчишеском жаргоне, находилась в нашем безраздельном владении — стены, башни, крыши зданий келий, купола церквей. Однажды нашли лаз в подземный ход — был ли это подземный ход или просто вход в подвал, нам так узнать и не удалось — нас засекли бдительные сотрудники конторы, располагавшейся в Рождественском соборе, и прогнали. А когда через несколько дней мы предприняли новую попытку проникнуть туда, то обнаружили, к своему разочарованию, что лаз уже заложен кирпичом. Не удалось нам стать юными диггерами.