Мак-Комас. Минуточку! Если придет еще один джентльмен, ведите его прямо сюда. Мы его ждем.

Официант. Хорошо, сэр. Как его фамилия, сэр?

Мак-Комас. Бун. Мистер Бун. Так как миссис Клэндон с ним не знакома, он, вероятно, даст свою визитную карточку. Его фамилия пишется так: Би-оу-эйч-эй-эн. Не забудете?

Официант (улыбаясь). Будьте покойны, сэр. Моя настоящая фамилия тоже Бун, сэр, хотя тут мне дали прозвище «Уолтер-Миротворец». Мне бы тоже следовало писать свою фамилию через «эйч», однако я воздерживаюсь, сэр, — не по чину, знаете. Отдает норманнским происхождением, сэр. А кому нужен официант с норманнским происхождением, сэр?

Мак-Комас. Ну что вы! Сказал же поэт: «Честное сердце стоит короны, а чистая вера — норманнского предка»[9].

Официант. Это, сэр, смотря какое положение вы занимаете в обществе. Если бы вы были официантом, сэр, вы бы убедились, что от чистой веры не больше проку, чем от норманнских предков. Я предпочитаю писать свое имя попроще да поглядывать в оба. Но я отнимаю у вас время, сэр. Так я скажу дамам, что вы пришли, сэр. (Проходит в парк.)

Мак-Комас. Крэмптон, я могу на вас положиться?

Крэмптон. Да, да, я буду вести себя тихо. Я буду терпелив. Я буду стараться.

Мак-Комас. Помните: я вас не предавал. Я сказал им, что во всем виноваты они сами.

Крэмптон. А мне вы сказали, что виноват во всем я. Мак-Комас. Вам я сказал правду.

Крэмптон (жалобно). Если б они только были справедливы ко мне!

Мак-Комас. Мой дорогой Крэмптон, они не будут к вам справедливы. В их возрасте этого и ждать нельзя. Если вы собираетесь ставить невозможные условия, то уж лучше нам прямо идти домой.

Крэмптон. Неужели я не имею права…

Мак-Комас (непреклонно). Прав вы никаких не добьетесь. Вот что, Крэмптон, давайте раз и навсегда договоримся! Когда вы обещали хорошо себя вести, вы что же имели в виду — воздержаться от жалоб, только пока не будет повода для жалоб? Если так, то… (Делает вид, что собирается уйти.)

Крэмптон (в отчаянии). Нет, нет! Да что вы ко мне пристаете в самом деле? Разве мало надо мной измывались, мало мучили меня? Я же сказал, что буду стараться. Но если эта девчонка снова начнет со мной так говорить и так смотреть на меня… (Хватается за голову.)

Мак-Комас (смягчаясь). Полно, полно! Все будет хорошо, будьте только сами терпеливы и снисходительны. Ну же, возьмите себя в руки — кто-то идет!

Но Крэмптон настолько удручен, что ему все равно; он почти не меняет позы. Входит Глория из парка. Мак-Комас идет к двери, навстречу ей, чтобы Крэмптон не мог слышать их разговора.

Он здесь, мисс Клэндон. Будьте с ним помягче. Я вас оставлю на минутку вдвоем. (Удаляется в парк.)

Глория с независимым видом проходит в комнату.

Крэмптон (тревожно оглядываясь). Где Мак-Комас?

Глория (равнодушно, но не жестко). Вышел, чтоб оставить нас наедине. Из деликатности, надо полагать. (Останавливается подле него и с чуть заметной усмешкой глядит на него сверху вниз.) Ну что, отец?

Крэмптон (смиренно). Ну что, дочка?*

Глядят друг на друга некоторое время с меланхолическим юмором, хотя у обоих это чувство не слишком развито.

Глория. Может быть поздороваемся?

Подают друг другу руки.

Крэмптон (задерживая ее руку). Дорогая моя, я, кажется, сегодня говорил в недопустимом тоне о вашей матери. Глория. Ах, не извиняйтесь! Я держалась достаточно дерзко сама. Но я смирилась с тех пор. О да, меня смирили. (Садится на пол возле его стула.)

Крэмптон. Что же с тобой случилось, дитя мое?

Глория. Так, пустяки! Тогда я выступала как дочь своей матери; но я не гожусь для этой роли. Я — дочь своего отца. (Смотрит на него грустным взглядом.) Ведь это будет ступенькой пониже, а?

Крэмптон (рассердившись). Что?! (Выражение ее лица не меняется. Он сдается.) А пожалуй, что и так, моя милая. Конечно, я бываю подчас раздражителен, но я знаю, что к чему, хоть и не всегда веду себя, как следовало бы. Ты можешь это понять?

Глория. Как же мне не понимать, когда я сама такая — ну точь-в-точь такая! Вот ведь — знаю, где правда, достоинство, сила, благородство, не хуже ее самой знаю… А что я делаю? Чего я только не делаю! Чего только не позволяю другим!

Крэмптон (с невольным раздражением). Не хуже ее? Ты имеешь в виду свою мать?

Глория (поспешно). Ну да, мать. (Оборачивается к нему, не поднимаясь с колен, и хватает его за руки.) Вот что: не будем предавать ее ни словом, ни помыслом. Она выше нас — и вас и меня, — неизмеримо выше. Так?

Крэмптон. Да, да. Как тебе угодно, дорогая.

Глория (такой ответ ее не удовлетворяет; отшатнувшись она выпускает его руки). Она вам не нравится?

Крэмптон. Дитя мое, вы не были на ней женаты. Я был.

Она медленно поднимается, глядя на него со все возрастающей холодностью.

Она нанесла мне непоправимую обиду тем, что вышла за меня без любви. В дальнейшем же, не спорю, обидчиком был я. (Снова протягивает ей руку.)

Глория (жмет его руку крепко и многозначительно). Смотрите же! Это опасная тема. Сердцем, моим несчастным, малодушным сердцем женщины, я, может быть, и с вами, но совесть моя с ней.

Крэмптон. Ну что ж, такое разделение меня вполне устраивает. Спасибо, дорогая.

Входит Валентайн. Глория тотчас напускает на себя высокомерие.

Валентайн. Прошу прощения. Но я не мог найти никого, кто бы обо мне доложил. Даже бессменный Уильям и тот, кажется, отправился на маскарад. Я бы и сам, впрочем, пошел, если б у меня было пять шиллингов на билет. Ну-с, Крэмптон, как мы себя чувствуем? Получше?

Крэмптон. Я пришел в себя, мистер Валентайн, хоть и не вашими молитвами.

Валентайн. Что за неблагодарный у вас отец, мисс Клэндон! Я избавил его от нестерпимой боли, а он еще меня поносит!

Глория (холодно). Мистер Валентайн, моя мать скоро придет. Ведь еще нет девяти, а юрист — джентльмен, о котором говорил мистер Мак-Комас, — должен прийти ровно в девять.

Валентайн. Он уже здесь. Я встретил его и говорил с ним. (Лукаво.) Вам он понравится, мисс Клэндон: это олицетворение интеллекта, — так и слышишь, как он ворочает мозгами!

Глория (игнорируя насмешку). Где же он?

Валентайн. Купил картонный нос и пошел на маскарад.

Крэмптон