расстегнула платье, и уже хотела опуститься на колени, но я кивком указал ей на спинку кресла. Нужно было спустить, как можно быстрее. Просто спустить. И больше не думать. По крайней мере, до вечера, когда смогу себе это позволить. Но этот вечер… Даже отцу не удастся его испоганить. Девчонка больше не увернется. Моя.

Я погрузился в податливую плоть и невольно замер, вспоминая, как мой палец ходил внутри дикарки. Толкнулся несколько раз, чувствуя, как женщина подо мной заходится спазмами. До последних событий я редко трахал Разум — она ценна не этим. Но она жаждала этого до дрожи и кончала с фантастической быстротой. Кресло скрипело, женщина поскуливала в такт толчкам. Я запрокинул голову и сцепил зубы, кончая. В ушах зазвенело, в горле пересохло. Но стало намного легче. Главное — больше не думать. Нужно пережить выход в порту Фаускона. И три Тени, о которых, без сомнения, тут же пойдут сплетни. Три.

А дикарку не увидит никто. Не потерплю даже чужих взглядов.

18

С тех пор я больше не видела Разум. Но мне было неприятно представлять, что она, возможно, наказана. Чудовищную мысль о том, что эта глупая драка могла и вовсе стоить ей жизни, я старалась гнать. Это было бы предельно жестоко. Впрочем, я искренне надеялась, что эти опасения были напрасны. Я не могла даже сказать, сколько прошло времени. Может, пара суток или больше. А, может, лишь несколько тягучих часов. Наверняка Разум не обязана была заниматься мной. У нее есть ее повелитель…

Прыжок через врата дался мне тяжело. Похоже, судно, правда, было не в порядке. Странное чувство. Было ли так же отвратительно тогда, давно? Я не могла с уверенностью ответить. Смутные ощущения, смутные образы. Теперь и вовсе все смешалось, словно взболтали взвесь в стакане, и порой даже казалось, что я схожу с ума. Этот прыжок будто ослабил меня.

Я была предоставлена сама себе, запертая в ограниченном пространстве, словно насекомое в банке. Подвесное ложе, стул, о который навернулась тогда Разум, и нечто вроде маленького столика, выползающего из стены вместе с наполненными тарелками. И сортир, разумеется. Ни проема, ни окна, ни приборов, позволяющих хотя бы сориентироваться во времени. Никогда не подозревала, что это чувство может быть настолько поганым. Словно тебя отрезали от мира, перекрыли любую лазейку, даже воздух. Порой казалось, что его не хватало, и я задыхалась.

Но хуже всего были мысли. Они изводили, отравляли, уничтожали. Я закрывала глаза, сжавшись на своем ложе, надеясь снова оказаться в прекрасном саду, услышать уже знакомый чистый голос, зовущий меня, почувствовать свежесть воды, запах листвы и цветов. Хотела убежать туда. Но это желанное видение не приходило. Неизменно являлось другое…

Я видела лишь его — Тарвина Саркара. Проклинала, но видела снова и снова. Чувствовала его присутствие, его запах, слышала его голос. Порой настолько реально, что вздрагивала и открывала глаза. Лихорадочно озиралась, убеждаясь в том, что это был лишь дремотный морок. Но едва ли становилось лучше. Я горела от стыда. Порой эта жгучая волна поднималась так яростно, что я покрывалась испариной, чувствуя фантомные прикосновения его пальцев. И ответы собственного тела. В эти невыносимые моменты я зажимала в кулаке амулет Гихальи. Настолько сильно, чтобы ребро впивалось в ладонь, причиняя боль. Казалось, теперь этот металлический кругляш остался единственным, что напоминало о другой жизни. О доме, о Гихалье, об Эйдене. Об отце… Все это представлялось таким далеким, что в моменты особого отчаяния я даже сомневалась в их реальности. Но все это было, и это — мое прошлое.

Я не могла понять, что Саркар сделал со мной. Да и не слишком хотела. Жаждала лишь одного — чтобы он исчез, и все стало, как прежде. Чтобы его не было, не существовало. Я затаенно надеялась, что оскорбила его. Настолько, что ублюдок потерял всякий интерес… но сама тут же рушила эти надежды, словно откуда-то знала наверняка: он бы не медлил с расправой.

Я поняла, что судно причалило. Это всегда чувствуется. И становится непривычно тихо, потому что больше не раздается едва уловимый, но вездесущий шум двигателей, не расползается по перекрытиям. Говорят, после долгих перелетов этого гула не хватает до какой-то ненормальной ломки. Но для меня… эта тишина значила только одно: мы перестали болтаться в космосе и причалили на одной из обитаемых планет. Где именно и как надолго? Мысль была настолько очевидной, насколько и бредовой — бежать. Лишь бы была самая крошечная возможность. Я ее не упущу.

Я вцепилась в эту мысль с остервенением изголодавшегося животного. Даже бросило в нервную лихорадку. Я сидела на ложе, раскачиваясь вперед-назад, теребила пальцы, живо и красочно рисуя в воображении, как я ловко сливаюсь с портовой толпой и бегу, не разбирая дороги. Воздух, свет, простор… Я не заглядывала дальше, не задавалась вопросом: «А что потом?» Если разматывать дальше этот клубок — можно лишиться всех надежд.

Я даже покачала головой, удивляясь своей непредусмотрительности. Нужно было с самого начала изображать болезнь, немощь, слабость. Жаловаться этому чокнутому доктору на вечное недомогание и провалы в памяти. Может, он мог бы посодействовать моему выходу на свежий воздух… Вместо этого я подралась с Тенью… И кто знает, сколько придется здесь просидеть?

Я подошла к стене, приложила ухо, задержала дыхание. Сама не знаю, что хотела услышать. Полнейшая тишина. Я прошла к тому месту, где по моей памяти был дверной проем. Скребла металл ногтем, но не прощупывалось ни малейшей выемки. Наверняка была возможность открыть изнутри, но я не знала, как. Ни единого датчика, светового индикатора, или чего-то другого. Вероятно, система работала как-то иначе. С устаревшими технологиями на Эйдене было гораздо проще. Порой замок состоял из простой щеколды на магнитном ключе. Ну и что, что крепкий мужик мог запросто выбить ее хорошим пинком.

Вдруг под пальцами что-то дрогнуло, и я попятилась, наблюдая, как одна из служанок прошла прямо насквозь, шагая в мое узилище. Проем двери стал чуть прозрачным и подсвеченным. Все это мне живо напомнило обманку в заведении гадины Нимаины. Но здесь, похоже, это работало в обе стороны. Служанка положила на кровать какой-то черный матерчатый сверток и черные туфли на высоких каблуках. Посмотрела на меня пустыми глазами:

— Приказано надеть.

Она тут же вышла тем же путем, а я лишь наблюдала, как стена приобрела прежний вид, едва женщина миновала ее толщину. Я попробовала пройти следом, но предсказуемо уперлась в холодный полированный