и отвлеченный от его изучения Чу Ваньнин выглядел еще более раздраженным, чем обычно. Взъерошив свои волосы, он сердито ответил:

— Конечно, на кровати.

Мо Жань бросил взгляд на кровать, большая часть которой была завалена наполовину собранными механическими воинами, а также всевозможными инструментами вроде пил, топоров и напильников, каждый из которых был хорошо заточен, а значит, очень опасен.

Невероятно, и как этот человек во сне себе голову не отрезал?

Большую половину дня Мо Жань трудился в поте лица. Он вымел с пола три полных совка пыли и древесных опилок, а протирая шкаф, испачкал с десяток тряпок так, что из белых они стали черными, но к полудню было вычищено не более половины комнаты.

Черт бы побрал этого Чу Ваньнина! Да этот человек и правда ядовитее гадюки!

На первый взгляд уборку комнаты нельзя назвать «черной работой», но кто знал, что это адское местечко не убирали триста шестьдесят пять дней? Рубцы на коже Мо Жаня еще не зажили, а такой тяжелый труд мог уморить и полностью здорового человека.

— Учитель?..

— А?

— Эта куча одежды… ваша?.. — судя по тому, что он видел, такая гора копилась здесь месяца три, не меньше.

Чу Ваньнин наконец-то закрепил руку Ночного Стража. Потерев ноющее плечо, он поднял взгляд на курган одежды, возвышающийся над платяным сундуком, и холодно бросил:

— Сам постираю.

Мысленно возблагодарив всех богов, Мо Жань облегченно выдохнул и, не сдержавшись, полюбопытствовал:

— О? Учитель еще и стирать умеет?

Чу Ваньнин холодно взглянул на него и после небольшой паузы безразлично ответил:

— А что в этом сложного? Бросил в воду, замочил, вытащил и высушил.

— …

Он даже представить не мог, как отреагировали бы на подобное признание сохнущие по учителю Чу девицы? Наверняка, если бы эти дурочки за красивой мордашкой смогли разглядеть эти отвратительные черты, множество нежных девичьих сердец было бы разбито вдребезги.

— Уже поздно, пойдешь со мной в столовую. Остальное уберешь, когда вернемся.

В Зале Мэнпо было, как всегда, многолюдно. Группами по три-пять человек ученики Пика Сышэн приходили, ели и уходили. Чу Ваньнин взял лакированный деревянный поднос и, поставив на него несколько овощных блюд, молча сел в дальнем углу.

Постепенно вокруг него образовалась зона отчуждения радиусом в несколько метров[8.7].

Ученики боялись сесть рядом со старейшиной Юйхэном. А вдруг он опять разозлится и отхлещет их Тяньвэнь? Чу Ваньнин прекрасно понимал их мысли, но, похоже, его это вполне устраивало. Обычно холодный красавец в одиночестве сидел в своем углу и культурно ел рис с овощами.

Но сегодня все было по-другому.

Раз уж Мо Жань пришел с ним, то, естественно, должен был оставаться рядом.

Другие люди боялись Чу Ваньнина, да и Мо Жань не без причины опасался этого вздорного человека, но после того, как сам он умер и воскрес из мертвых, этот страх несколько притупился.

Тем более что после того, как потрясение от первой встречи сошло на нет, начала возрождаться его застарелая ненависть. Что с того, что Чу Ваньнин ебать как крут? Разве в прошлой жизни он не умер у него на руках?

Сев напротив Учителя, Мо Жань, громко похрустывая, принялся уплетать свиные ребрышки в кисло-сладком соусе. Очень скоро на столе образовалась внушительная горка из обглоданных косточек.

Чу Ваньнин вдруг бросил палочки для еды.

Мо Жань замер.

— …Ты можешь не чавкать, когда ешь?!

— Как я могу обгладывать кости с закрытым ртом?

— Тогда не грызи их.

— Но мне они очень нравятся!

— Тогда проваливай есть в другое место!

Перебранка между ними становилась все более громкой, и некоторые ученики уже украдкой наблюдали за ними.

С трудом сдержав порыв опрокинуть тарелку с рисом на голову Чу Ваньнина, Мо Жань сжал блестящие от жира губы. Несколько мгновений спустя, прищурясь, он растянул губы в самой приторной улыбке:

— Учитель, не кричите так громко. Если люди услышат, как вы бранитесь, разве не будут они потом смеяться над нами?

Чу Ваньнин всегда очень беспокоился о своей репутации, поэтому тут же понизил голос и шепотом приказал:

— Проваливай.

Мо Жань от смеха чуть не упал.

Чу Ваньнин: — …

— Ох, Учитель, не надо взглядом сверлить во мне дырку. Вы обедайте, обедайте, я постараюсь есть потише.

Довольно ухмыляющийся Мо Жань снова прикинулся паинькой и в самом деле начал обгладывать косточки гораздо тише.

Добром от Чу Ваньнина можно было добиться большего, чем тупо провоцируя его на агрессию[8.8]. Увидев, что Мо Жань ведет себя прилично, он перестал так сильно злиться и, склонив голову, продолжил культурно поедать свой тофу с зеленью.

Но надолго смирения не хватило, и очень скоро Мо Жань снова взялся за старое. Он и сам не знал, что с ним не так, но встретив Чу Ваньнина в этой жизни, был готов на все, лишь бы позлить его.

Так что очень скоро тот заметил, что хотя Мо Жань больше не чавкает, но хватает ребрышки руками, отчего его пальцы блестят от жира, а губы отвратительно измазаны кисло-сладким соусом.

От попыток сдержать гнев на лбу Чу Ваньнина выступили вены. Опустив ресницы, он уставился в свою тарелку, лишь бы не видеть как отвратительно ест Мо Жань.

Может, дело было в том, что Мо Жань слишком заигрался или так увлекся едой, что позабыл об осторожности, но в какой-то момент он бросил обглоданную кость прямо в тарелку Чу Ваньнина.

Чу Ваньнин свирепо уставился на безобразно обглоданное ребрышко. Прямо на глазах температура воздуха между ними опустилась до абсолютного нуля.

— Мо Жань!..

— Учитель… — Мо Жань выглядел очень испуганным, но было непонятно, являлся этот страх настоящим или притворным. — Это… э, я ведь не нарочно.

Однако, странное дело.

— …

— Не злитесь, я прямо сейчас это уберу!

С этими словами он бесцеремонно сунул свои палочки в чашку Чу Ваньнина и быстро вытащил свиное ребрышко.

Лицо Чу Ваньнина побледнело так, что, казалось, еще немного — и он потеряет сознание от тошноты.

Мо Жань невинно захлопал ресницами, и на его прелестном личике появилось несчастное выражение несправедливо обиженного ребенка:

— Учитель, я так противен вам?

— …

— Учитель, я виноват, простите.

«Довольно», — подумал Чу Ваньнин. — «Зачем я опускаюсь до уровня этого ребенка?»

Он смог справиться с порывом призвать Тяньвэнь и отхлестать Мо Жаня, но аппетит пропал напрочь. Поднявшись со своего места, он объявил: