«Этот Чу Ваньнин — тот еще урод[9.4]! Но когда-нибудь я его обязательно сломаю, он больше не сможет злоупотреблять своей властью надо мной и никогда не заставит меня склонить голову!»

— Ты ведь еще не ужинал? Я принес тебе кое-что из еды.

Глаза Мо Жаня вспыхнули:

— Пельмешки в остром соусе[9.5]?

— Пф, они тебе не надоели? Павильон Алого Лотоса слишком далеко, так что я побоялся, что донесу не пельмени, а ком теста. Вот легкие закуски. Попробуй, вдруг они тебе тоже понравятся?

Ши Мэй открыл стоящий рядом с ним короб для еды, внутри которой оказалось несколько острых закусок: небольшая порция подкопченных свиных ушей[9.6], полоски свинины с рыбным вкусом[9.7], цыпленок гунбао[9.8], битые огурцы[9.9] и миска риса.

— Эй, ты ведь не пожадничал и положил острый красный перец?

— Я побоялся, что ты объешься, поэтому положил совсем немного, — с улыбкой сказал Ши Мэй. Так же, как и Мо Жань, он любил острую пищу и считал, что без остроты нельзя почувствовать всю полноту жизни. — Твои раны еще не зажили, поэтому я предпочел положить немного для вкуса, чем совсем лишить тебя острого.

Счастливый Мо Жань прикусил палочки для еды, отчего ямочки на его щеках[9.10] в пламени свечи стали похожи на наполненные медом сладкие озера:

От переводчика: также ямочки на щеках называют 梨涡 líwō ливо «грушевые омуты». В дальнейшем по ходу повествования автор часто обыгрывает дословный перевод этой изюминки во внешности Мо Жаня.

— Ух ты! Я так растроган, что еще немного — и расплачусь!

Сдерживая смех, Ши Мэй сказал:

— Пока ты будешь плакать, вся еда остынет. Сначала поешь, а потом плачь сколько влезет.

С ликующим воплем Мо Жань набросился на еду, и какое-то время было слышно, лишь как щелкают палочки.

Когда он ел, то напоминал умирающую от истощения собаку. Чу Ваньнин всегда выражал свое неодобрение, когда Мо Жань набрасывался на еду, как голодный призрак, но Ши Мэй никогда не упрекал его за зверский аппетит. С ласковой улыбкой он уговаривал его есть помедленнее, заботливо подавая чашку с чаем, чтобы запить съеденное. Очень скоро все тарелки опустели, и Мо Жань, поглаживая живот, довольно зажмурился и вздохнул:

— Я наелся…

Словно бы вскользь Ши Мэй спросил:

— Что вкуснее: пельмешки или эти блюда?

Когда дело касалось еды, Мо Жань был однолюбом, преданно и слепо привязанным к своей первой страсти. Наклонив голову, он с нежностью взглянул на Ши Мэя своими блестящими черными глазами и растянул губы в хитрой ухмылке:

— Пельмешки в остром соусе.

Ши Мэй лишь с улыбкой покачал головой. Через какое-то время он предложил:

— А-Жань, давай я сменю тебе повязки.

Лечебную мазь для его ран изготовила лично госпожа Ван.

В молодости госпожа Ван была ученицей самого известного и очень влиятельного в мире совершенствования ордена целителей Гуюэе[9.11]. Слабая в боевой магии, она не любила сражаться и убивать, зато ей очень нравилось изучать медицину. Благодаря этой женщине на Пике Сышэн появился лекарственный огород, где ее руками было посажено множество редких растений, поэтому орден никогда не испытывал недостатка в целебных средствах от всех болезней.

Мо Жань снял верхнюю одежду и сел спиной к Ши Мэю. Шрамы на его спине болели до сих пор, но смоченные в лекарственной мази теплые пальцы понемногу размазывали и втирали снадобье в его кожу, постепенно изгоняя боль из тела и будоража его мысли так, что они скакали, как кони, и метались, как обезьяны.

— Готово, — Ши Мэй наложил новые повязки и, закрепив их бинтом, аккуратно завязал узел. — Одевайся.

Мо Жань повернул голову и искоса взглянул на Ши Мэя. В тусклом свете свечи его белоснежная кожа сияла, как свежевыпавший снег, рождая в душе Мо Жаня целую гамму любовных чувств и желаний, от которых язык онемел, а в горле пересохло. Если честно, ему вовсе не хотелось одеваться, но, чуть помедлив, он все-таки опустил голову и быстро набросил на плечи верхнюю одежду.

— Ши Мэй.

— А?

Оказаться наедине в библиотеке, изолированными от всего остального мира — просто идеальная атмосфера для начала особых отношений между двумя свободными людьми. Изначально Мо Жань хотел сказать что-то очень красивое, романтичное и трогательное, однако что мог придумать человек, который даже для названия эры своего правления не сумел выбрать ничего лучше, чем «Цзи Ба»? Поэтому после долгого напряженного молчания, покраснев как рак от переполнявших его эмоций, в итоге он смог выдавить только:

— Ты правда очень милый.

— Да ладно тебе, не стоит благодарности.

— Я тоже постараюсь быть милым с тобой, — Мо Жань пытался говорить спокойно, но ладони вспотели, выдавая его волнение, из-за которого с каждой секундой сердце билось все быстрее. — Когда-нибудь я стану очень сильным, и тогда никто не посмеет обидеть тебя. И Учителя это тоже касается!

Ши Мэй, который не понимал, почему он вдруг произнес такую странную фразу, на миг остолбенел, но потом все же ласково сказал:

— Хорошо! Тогда в будущем я буду полагаться на А-Жаня.

— Угу…

Мо Жань запнулся. Под наполненным теплом ласковым взглядом Ши Мэя он стушевался еще больше и, не смея снова взглянуть на него, опустил голову.

По отношению к этому человеку он всегда вел себя очень деликатно и бережно, но иногда был излишне навязчив.

— Ах, Учитель заставил тебя протереть так много книг да еще и опись составить? И все за одну ночь?

Мо Жань до смерти боялся осрамиться перед любимым человеком, поэтому поспешил сказать:

— Да нормально все. Сейчас ускорюсь и уложусь в срок.

— Давай я тебе помогу, — предложил Ши Мэй.

— Как я могу принять твою помощь? Если Учитель нас поймает, то обязательно накажет обоих, — твердо сказал Мо Жань. — Уже поздно, возвращайся к себе и отдохни хорошенько. Утренние духовные практики никто не отменял.

Ши Мэй потянул его за руку и с улыбкой заговорщически прошептал:

— Да ладно, ничего не будет, он не узнает. Мы по-тихому…

Не успел он договорить, как услышал ледяной голос:

— «По-тихому» что?

Они и не заметили, когда Чу Ваньнин вышел из своей мастерской. От этого человека исходил смертельный холод. Казалось, на мечущие молнии раскосые глаза феникса опустилась снежная пелена. Похожий на ледяную статую в своих белых одеждах, Чу Ваньнин замер