И она Соня согласилась со мной прогуляться. «В кино хочу!» — сказала она мне. И мы с ней отправились в кино. Мы смотрели какой-то тупой американский фильмец где какой-то мужик с бородой и вытаращенными зенками бегал по большому кораблю сплошь набитым животными дождь лил как из ведра и всё время этот мудак пытался замочить невесту своего сына. Короче спятил мужик. Или у него просто «белочка». Потом они благополучно куда-то приплыли. Мужика этого все бросили ну потому что он был мудак и он забелил. Дурацкий фильмец короче ни о чём. А Соня восхищалась всё: «Шедеврально! Ну просто шедевральный кинчик!»

Потом мы с ней гуляли. Всю прогулку меня тревожило какое-то неясное чувство которое почему-то подбивало меня вернуться в общагу. Тем более приспичило посрать. Она зачем-то мне рассказывала о значимости бухгалтерии в мире. Зачем она мне это рассказывала? Ведь я в этом ничего не смыслил. Потом она рассказывала мне как она мечтает стать секретаршей в шикарном офисе где бы работал шикарный мужчина который был бы начальником этого шикарного офиса. Она просто спала и видела как она вносит ему в его шикарный кабинет шикарный кофе и какие-то там шикарные еклеры. А мне было не до шикарных еклеров у меня крутило в животе. Потом Соня замолчала. Может потому что молчал я. У меня вообще не было никаких слов. Я осознавал лишь одно она мне наскучила. Или просто срать невыносимо хотелось? Я не знал точно. Конешно не хорошо говорить так о человеке а особенно о такой симпотной девушке с такими сисюхами но всё равно что-то отталкивало меня от неё.

Был уже вечер. Я проводил Соню до подъезда её дома. Мы стояли и молчали глазели друг на друга. Позже она мне сказала: «Ну ты мне звони как-нибудь!» Я машинально кивнул головой. Она развернулась и исчезла за дверью. Я торопливо вернулся в общагу просрался и всё рассказал пацанам. Санька промолчал. Полугоп сказал что тёлки любят того у кого денег мешок и хуй до кишок. А Моржерож лишь развёл руками и произнёс: «Вот так как-та!»

После этого свидания мы с Соней больше не общались. Я видел что она дуется на меня. Поэтому я всячески избегал её. Однажды в шаражкином толчке мой одногруппник Петька Чубасов скандалист и блядун спросил у меня что произошло у нас с Соней. Он говорил что раньше я всё тёрся возле неё а сейчас мы с ней друг на друга волком смотрим. Я не знал что ответить ему поэтому ответил: «Не знай!» Он на меня странно поглядел. На следующий день я видел его с Соней. Они тискались улыбались целовались и казались такими счастливыми. Я честно говоря был рад за них что они нашли друг друга.

А потом нас покинул Моржерож. Нет не подумайте ничего плохого. Он просто съехал. Он как-то вечером пришёл откуда-то в хорошем настроении и лёгком подпитии. Собрал свою сумку. Вымылся в душевой. Сбрил свои пышные усы. Оделся в самую чистую одежду. Отгуталинил свои ботинки. Вылил на свою лысину весь флакон «Шипра» и сказал нам: «Вот так как-та!» Моржерож который перестал быть Моржерожем из-за сбритых усов откозырял нам на прощание рукой и удалился. Больше мы его никогда не видели. Лишь Санька сказал что якобы у Моржерожа появилась баба с самой настоящей пушниной.

После съехали Бабаклавы. Почему? Никто не знал. Куда? Никому было неизвестно. Только Санька предположил что они якобы нашли себе хахалей каких-то там Дядьпашей. Мы опять остались втроём.

К нам захаживал но очень редко Славка Затвор. Он перестал бриться и стричься. И ногти у него выросли. Мы ему говорили про это советовали ему обратиться в парикмахерскую. А он только отшучивался: «Што будя то буде!» И он перестал заглядывать к нам. Ходили слухи будто он убыл куда-то на север на заработки будто ушёл воевать на вторую мировую войну а многие утверждали будто его посадили на питнадцать суток якобы он глушил денатурат в детском садике.

Так мы и жили: заваривали кипятком «бомжарики» варили картошку в мундире болтали несли всякие непристойности матюгались пердели курили ноги не мыли и белили в своё удовольствие. Я учился развивал свой кругозор и мечтал стать егерем.

В апреле нам подселили поэта. Мы не знали его имени поэтому называли его Поетом. Но он не сочинял стихи а постоянно калдырил и блевал. Я не понимал где он находил деньги на белило. Санька с Полугопом его терпеть не могли так как он никогда их не угощал белилом. А меня он угощал.

Я не знаю почему но во мне он казалось нашёл родственную душу. Он постоянно читал мне свои ранние стихи в которых я ничего не смыслил. Он рассказывал мне что он начал сочинять Поему но о чём она я так и не уяснил. Ведь в поезии я ни фига не разбирался. Поет говорил что якобы хочет дать миру хорошенько ботинком по башке. Я задавался вопросами зачем? для чего? и как он это сделает? где бы найти такой ботинок чтобы пнуть миру по башке? А он назвал меня «болваном» и сказал что это просто метафора. Что такое «метафора» я не знал. Он многое знал. Он говорил что мне необходимо читать книги а в основном русских поетов каких-то там футурастов. Но я отвечал ему что дескоть не люблю читать книги ну конешно кроме учебников по егерскому делу. Я говорил ему что мол поздняк метаться то есть читать а особенно русских поетов и каких-то там футурастов будь они не ладны! А он говорил что читать а особенно русских поетов и каких-то там футурастов никогда не поздно. Я отмалчивался. Слушая нашу беседу пацаны ржали. А Полугоп стебаясь обзывал его «Поетом-в-жопе-руки». Что он имел в виду я не знал.

Однажды с похмелуги Поет пригласил меня на какой-то там поетический вечер. Мы забурились с ним в бар-ресторан с каким-то длинным иностранным названием которое я фиг щас выговорю. Он заказал по два бокала разливного пива. Пока мы наслаждались белилом на сцену с микрофоном выходили красивые девушки и зализанные парни-педосеки и под красивую музыку зачитывали свои стихи. Читали они в основном о том как им плохо и пусто на душе что внутри у них засела какая-то там депрессия. Я спросил Поета что такое депрессия? А он ответил что это какая-то форма глиста и глупо заржал. Девушки и парни-педосеки читали как они заливают