– Это что, Витгенштейн? – осведомился я.

– Нечего меня спрашивать. Это твой зазор, мистер Снультуркоб. – Она поцеловала меня очень основательно, а потом взяла мою руку и засунула себе в джинсы, под панталоны. – К северу и к югу от моей татуировки – все твое, – выдохнула она мне в ухо. – И к востоку, и к западу. И все, что выше, и все, что ниже. Потому что ты – как раз такой зазорник, какой мне и нужен. На тебя и вправду можно положиться.

– Ты уверена, что не просто озвучиваешь мои желания? В смысле, это ведь мой зазор, понимаешь?

– Перестань психовать и поцелуй меня.

Я так и сделал.

– В твоих зазорах я себя чувствую гораздо свободнее, – призналась она, пробираясь рукой мне под рубашку.

– Ничего не имею против.

– Только давай сначала немного пройдемся. Чувствуешь, как сосной пахнет?

– Прямо как оттиснулось в памяти…

– Что?

– Ничего. Это я так, сам с собой…

Мы взялись за руки и зашагали вдоль дороги. Небо мало-помалу темнело; сверчки все верещали; вскрикнула птица; где-то вдалеке ухала сова. Машин не было – ничего на этой темной дороге не было, кроме сосен и сверчков, совы и той другой птицы да вечернего ветра, вот и все. Никаких моих дневных тревог и забот. Ну разве что парочка.

– Я эту дорогу с детства помню, – заговорила Амариллис. – Я будто прохожу сквозь самое себя в то время, когда все вокруг казалось таким огромным, а будущему ни конца ни края. А тебе не кажется, что ты в этом зазоре реальнее, чем наяву?

– Может быть.

– Тебе эта дорога не нравится. Я вижу.

– Да нет, ничего. Нормально.

– А нравится тебе просто гулять со мной вот так – и больше ничего?

– Мне нравится с тобой гулять, мне нравится с тобой разговаривать. Мне с тобой все нравится, Амариллис.

Даже просто находиться рядом с нею было так чуднó, что оставалось только смириться и чувствовать себя как дома.

Она опять поцеловала меня, и мы остановились ненадолго, сжав друг друга в объятиях. А несколько минут спустя дорога повернула и мотель «Сосны» подмигнул зеленой неоновой вывеской: «СВОБОДНЫЕ НОМЕРА».

– А с другой стороны, – пожала плечами Амариллис, – почему бы и нет?

Мотелишко был, по правде сказать, захудалый, но ведь нам ничего и не требовалось, кроме кровати. Я распахнул затянутую сеткой дверь, и мы вошли в приемную. Длинная, облепленная мухами клейкая лента свисала с потолка. На стене под плакатом с надписью «ИИСУС ТЕБЯ ЛЮБИТ» красовался портрет преподобного Коттона Мазера.[74]А рядом – календарь со «Смолвильского склада арматуры и стройматериалов». За 1929 год. С репродукцией «Бензина» Эдварда Хоппера.

Хозяйкой заведения оказалась дама в духе американской готики: стянутые в узел серебристые волосы, очки в стальной оправе, выцветшее ситцевое платье, черная брошь и необоримый запах камфары. Она читала потрепанную семейную библию, здоровенную, кило три, не меньше, в переплете тисненой кожи и с медной застежкой. Заложив страницу ленточкой, она уставилась на нас пронзительными глазами-бусинками и чопорно изрекла:

– Псалом сто тридцать шестой: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе».

Амариллис залилась слезами:

– Ох, Питер, милый, – пробормотала она, судорожно всхлипывая, уткнувшись мне в шею, – я ведь и вправду вспомнила Сион! Таких зазоров, как у тебя, ни у кого никогда не получалось!

Вот она и призналась наконец, что я не первый. Я ни минуты не рассчитывал, что она окажется неопытной в сексе, но мысль о том, что она уже гостила в чужих зазорах, наводила на подозрения: уж не окончится ли эта темная дорога самым обычным тупиком? Я обнял Амариллис и погладил ее по голове и ничего не сказал.

– Будьте так любезны, прервитесь и зарегистрируйтесь сначала, – потребовала миссис Готика. – А уж до чего вы там дойдете и докатитесь у себя в номере, меня не касается. Срок до полудня.

Мы записались как мистер и миссис Питер Диггс. Я уплатил аванс обнаружившимися в кармане американскими деньгами, и миссис Готика вручила мне ключ от одного из облупленных дощатых домиков, выстроившихся вдоль ограды. Рядом стоял автомат с кока-колой и еще один – со льдом, но больше никаких удобств я не заметил. И матрас, подумал я, наверняка будет сырой.

В номере все оказалось как положено. Затхлая духота. Ни телефона, ни телевизора. Голая лампочка под потолком подкрашивала тьму бледно-желтым. И один-единственный жалкий ночник у кровати с лампочкой на сорок ватт. Я приподнял шенильное покрывало и белье и пощупал матрас: сырой, так и есть. Амариллис села на кровать, явно не в настроении для любви.

Я ожидал, что на стене будет очередной религиозный лозунг, но – вот так сюрприз! – увидел репродукцию райдеровского «Морского пейзажа в лунном свете».[75]Впрочем, это же мой зазор, так чего удивляться? Интересно, а когда мы шли по этой темной дороге, луна была? Нет, кажется.

Я постоял перед картиной, рассматривая кренящееся суденышко и смутные очертания фигурки, съежившейся под мачтой. Шторм миновал, но кораблик все еще несется по воле ветра и волн в свете полной луны. Парус полощется на ветру, и стоит ли кто у руля – не разобрать. А что если нет, если руль сорвало, – как же тогда суденышку удержаться на плаву? Пара темных облаков, словно заблудшие души, плывут по отмытому дочиста небу в лунном сиянии. Этот человечек, скорчившийся у мачты, – суждено ли ему вернуться домой?

– Я знаю Хоппера, – объявила Амариллис. – И Райдера знаю. Я училась в Королевском колледже искусств, но ушла за год до того, как ты туда устроился. Там я и познакомилась с Роном Гастингсом и Синди Аккерман.

– С тобой не соскучишься, – сказал я. – Каждый раз узнаёшь что-то новенькое.

– Да и с тобой. Зачем ты назазорил эту грязную дыру? Ты что, пытаешься таким образом что-то сказать?

– Ты же знаешь, что я могу только попасть в зазор, а дальше ничем не управляю. Я не сам придумал этот медный отель. И здесь я почти ничего не придумываю. А вот пропустить стаканчик не отказался бы.

– Да и я бы не прочь. Но ты, похоже, забыл снабдить эти апартаменты мини-баром.

– Да и пабов по дороге не попадалось. Может, у них в окрестностях Смолвиля вообще такого добра не водится. Может, тут еще сухой закон действует.

– В Америке их называют салунами, – заметила Амариллис. – Может, стоило сразу забросить нас поближе к городку.

– Я просто выполнял твои указания. Ты просила хопперовский «Мобилгаз»? Ты его получила. А об остальном, уж извини, не позаботился. Может, кто-то из твоих бывших справился бы лучше.