фьючерсы теперь продавались на финансовых биржах, существовал риск возникновения пузырей, паники, колебаний цен и рецессии, столь же непредсказуемых и катастрофических, как и плохая погода.

Хотя закон «О гомстедах» помог миллионам людей – если у вас есть возможность получить бесплатную землю, все у вас будет относительно неплохо, – не будет преувеличением сказать, что даже до того, как новые фермеры начали обрабатывать свои участки, тенденции уже указывали на приближение будущего, в котором они будут не нужны. Из-за постоянно растущего производства и укрупнения количество ферм в Америке сокращалось, а поселенцы стали лишаться поддержки.

Бизнесменам, богатевшим на их труде, фермеры-одиночки представлялись неизбежным злом. Они требовали особого внимания, организовывались, чтобы добиваться справедливого отношения к себе, и часто допускали просрочку по счетам. Если бы их число можно было сократить, сохранив тот же уровень производства, вся система работала бы гораздо более гладко.

Однако фермеры прекрасно понимали, что происходит, несмотря на пренебрежительное название «деревенщина», данное им горожанами. Когда закончился XIX век, они начали протестовать против экономической нестабильности, изменчивых и непредсказуемых кредитных и ипотечных ставок и дефляционного давления – проблем, с которыми правительство могло, но не желало справиться. Они также понимали, что богачи страны становятся все более могущественными.

Еды производилось больше, чем когда-либо, тем не менее голод и страх голода не исчезли. Во всем мире фермеры, когда-то выращивавшие пищу для своих семей и соседей, были принуждены продавать урожай на рынке за наличность, чтобы удержаться на плаву. На том же самом рынке фермеры – как и все остальные – имели возможность купить ту еду, которую могли себе позволить.

Однако в случае гибели урожая их товарной культуры им было бы не на что купить еду, выращиваемую где-то там, далеко. Разумеется, не было бы и пищи, выращенной в той же местности. Ирландская трагедия могла бы повториться. Тем не менее сельское хозяйство продолжило двигаться по пути обслуживания глобального рынка, оставляя за бортом отдельные общины.

Пытаясь контролировать производство и цены и сохранить независимость, многие фермеры присоединялись к рабочим движениям и другим силам, добивающимся изменений к лучшему, создавая такие организации, как Национальный фермерский союз. Эти организации, стремившиеся вырваться из-под власти монополий, образовывали независимые совместные группы для закупки расходных материалов, финансирования и страхования.

Фермеры требовали более выгодных тарифов на перевозки у руководства железных дорог, меньших ставок по кредитам (и списания долгов) у банков, более выгодных налоговых ставок (в том числе повышения налогообложения земельных спекулянтов), более решительного и последовательно применяемого антимонопольного законодательства и больше денег – от правительства. С появлением этих общих для них тем фермеры и их представители объединились, сформировав Популистскую партию[15] в 1892 году и набрав 6,5 млн голосов в поддержку прогрессивного кандидата Уильяма Дженнингса Брайана на президентских выборах 1896 года. К сожалению, Уильям Маккинли получил 7 млн голосов.

Тем не менее параллельно с укрупнением имевшихся ферм стремительно возникали новые. В Соединенных Штатах и власти, и бизнес были готовы раздавать общественные земли, чтобы получать прибыль от налогообложения и продолжать создавать спрос на продукцию агробизнеса. Поскольку требовалось все больше фермеров и рабочих, федеральное правительство продолжало поддерживать иммиграцию, и количество новых американцев по-прежнему росло ошеломляющими темпами. С 1860 по 1900 год население страны выросло более чем вдвое, до примерно 75 млн человек.

После того как фермеры получили более реалистичное представление о жизни в средней части страны – а хорошая земля начала иссякать, и стало ясно, что честное фермерство редко становится легким путем к богатству, – потребовались более сильные стимулы, чем первоначально принятый закон «О гомстедах» 1862 года, чтобы заставить людей покидать восточные города и создавать фермы на Западе. В 1909 году конгресс принял расширенный закон «О гомстедах», удвоивший надел до 320 акров для новых фермеров, соглашающихся на засушливые, ветреные, с непредсказуемым режимом осадков западные земли, где имелись трудности с орошением.

Для многих людей это означало поселение в Техасе, Оклахоме, Небраске и Канзасе, где землю как согласно закону «О гомстедах», так и без него можно было получить фактически бесплатно. Другие отправлялись еще дальше на Запад в поисках золота в буквальном и переносном смысле. Фермеры-временщики задешево покупали тысячи акров земли и посещали их, только чтобы распахать, засеять и наконец собрать урожай (если не перекладывали и этот труд на наемных рабочих), пользуясь тогдашним историческим максимумом цен на пшеницу, и продавали земли, как только эта деятельность становилась неприбыльной. Спекулянты придумали схемы быстрого обогащения, а застройщики и железнодорожные компании организовывали показательные фермы для демонстрации того, какое благоденствие ожидает каждого, кто воспользуется этой выпадающей раз в жизни возможностью получить землю даром. Фермерам-новичкам это подавалось как предложение, от которого невозможно отказаться.

Жуликоватые торговцы землей заманивали приезжих с Востока «гарантиями» того, что цены на пшеницу останутся стабильными, поскольку спрос никогда не уменьшится, что земля на Западе идеальна для выращивания пшеницы, а климат, как утверждают ученые Канзасского университета, постоянно меняется только к лучшему{101}.

И неважно, что удвоение предложения продукта, спрос на который был нестабильным – если у людей достаточно еды, нелегко заставить их есть больше, – практически гарантировало снижение цен. Неважно, что пшеница, как доказала история, – сложная культура для выращивания, даже на идеальной почве. Неважно и то, что никто не может предсказать климат в долгосрочной перспективе, а Великие равнины, как оказалось, переживали тогда благоприятный, но краткий влажный период.

В действительности сочетание большего числа фермеров, бо́льших объемов пшеницы и меняющейся погоды являлось рецептом катастрофы – и катастрофа разразилась. Фермерам всегда приходилось тяжко, но вплоть до XX века в их труде участвовали буквально их собственные тела, их животные и земля, которая должна была бесконечно давать пищу, необходимую им и членам их семей для выживания. Это делало их заботливыми попечителями земли и смышлеными фермерами.

Теперь фермеры производили так много, что нуждались в наемном труде, в машинах вместо животных и, если хотели процветать, в бо́льшей площади земли. Для этого нужны были займы, что делало фермерство как никогда рискованным. Политика, оборудование и финансы, соединившись, вынудили фермы стать крупнее.

Как и фабричная, продукция ферм поставлялась и продавалась повсеместно. Как и в случае с фабриками, фермерское производство приводило к новым, иногда скрытым и часто огромным негативным последствиям: загрязнению, эксплуатации рабочих и животных, деградации почв, истощению ресурсов – последствиям, поглощавшимся землей и обществом без компенсаций.

Отходы производства, даже самые токсичные, стали считаться нормой, а ущерб, нанесенный до определенного уровня, – «добросовестным использованием». Ученые уверяли загрязнителей, что природа очистится сама. Вода, как прежде земля, вскоре сама по себе стала товаром, и ее качество ухудшилось.

Все же, вследствие колоссального роста, переход к промышленному сельскому хозяйству – подобно переходу к земледелию на 10 000 лет раньше – был неизбежен в имевшихся обстоятельствах. В отличие, однако, от первоначальной сельскохозяйственной революции, эта произошла с головокружительной скоростью – всего за пару поколений.

Пожалуй, в то время это было выше понимания, но была необходима поддержка регионального сельского хозяйства, чтобы фермеры могли ухаживать за землей и производить пищу для своих общин, а не для торговцев. Однако протесты радикалов XIX и XX веков оказали ограниченное влияние в стране, где рост и прибыльность для немногих считались важнее благополучия многих.

Инновации создавали впечатление, будто возможен бесконечный рост производства товаров повседневного спроса. Появление трактора вызвало невиданный бум сельского хозяйства. Единственным ограничителем была плодородность почвы – проблемный вопрос, вставший остро, как никогда ранее.

Не только фермеры понимали, что разграбление кладезей компостированного помета в дальних краях является лишь временным решением. В 1898 году президент Британской ассоциации содействия развитию науки Уильям Крукс, вторя Мальтусу в своем выступлении, получившем известность как «великая речь о пшенице»{102}, поставил перед членами своей организации и научным сообществом в целом следующую задачу.

Главной темой его выступления, сказал он, является продовольственное снабжение, «вопрос выживания для каждого человека». Под «человеком» Крукс понимал «мирового потребителя хлеба… великую европеоидную расу, включающую народы Европы, Соединенных Штатов, Британской Америки, белое население Южной Африки, Австралии, частей Южной Америки и белое население европейских колоний».

«По мере того как число ртов растет, – заметил он, – продовольственные ресурсы истощаются. Количество