шиллингов восемь пенсов. Второй должен был получить четвертую часть от двадцати шиллингов, что составляет пять шиллингов. Третий должен был получить пятую часть – четыре шиллинга. Четвертый должен был получить шестую часть – три шиллинга четыре пенса.

То есть в результате:

3 раза по 6 шил. 8 пен. – 20 шил.

4 раза по 5 шил. – 20 шил.

5 раз по 4 шил. – 20 шил.

6 раз по 3 шил. 4 пен. – 20 шил.

Однако тот, кто делил деньги, был истинным цыганом, а потому, выдав всем четверым указанные суммы, он все же выгадал себе один шиллинг.

То есть:

Шил. Пен.

6 8

5 0

4 0

3 4

Итого 19 0

Когда четверо главных цыган увидели, что у него после дележки денег остался один шиллинг, и ни у кого из них нет законных оснований, чтобы требовать больше, они, совсем как лорды или придворные, прониклись к нему завистью, стали спорить, и каждый объявил оставшийся шиллинг своим. Спор был настолько ожесточенным, что никто из тех, кто знает, как дружны между собой цыгане, не мог бы поверить своим глазам, а мы были убеждены, что этот спор о деньгах до добра не доведет.

Однако спорщики оказались столь мудры, что обратились к закону, и сделали это таким образом: выбрали своих лучших друзей Рурка и Шарка, а также нашего последнего английского Гусмана, быть их арбитрами и посредниками, после чего покинули свой лагерь и пошли предсказывать судьбу и мошенничать в другую деревню. Когда они ушли, мы услышали громкий спор между нищими. Они спорили: что легче – разрезать плащ или разорвать? Одна нищая утверждала, что это все равно, но ее спросили, что «все равно»? – делать это или не делать? Затем другая нищая сказала, что легче всего плащ разорвать, так как тогда его можно выбросить, но ее спросили, как она разорвет плащ, если она его выбросит? Таких вопросов было задано около двадцати, и задавались они с такой логикой и серьезностью, каких я никогда не встречал у большинства неуступчивых раскольников. Время от времени нищенки числом не менее девяти поэтических муз говорили о своем разрезании или разрывании все вместе и так громко, что ни одна не слышала другую. Наконец одна нищенка настоятельно попросила внимания публики и сказала, что старый отец Клаус, которого Бен Джонсон в его «Таверне нищих» объявил королем их корпорации, намерен на эту ночь остановиться в пивной, называемой «Тяпни на дорожку», недалеко от Уолтэм-Кросс, на пути к Лондону, и потому она предлагает, чтобы они не тратили больше времени на вопросы, а обратились к отцу Клаусу, так как он честный судья и, ко всему прочему, решит, какую песню надо петь следующей и кто ее должен петь. Все согласились отправиться в путь, а жребий петь песню выпал самой молодой и самой невинной нищенке из всей компании. Она запела песню Фрэнка Дэвидсона, написанную лет сорок назад, и вся компания подхватила припев. Вот эта песенка, но сначала припев:

Как ярко светит солнце,

Пой, нищий, веселись,

Сегодня светлый праздник —

Объедков завались.

Бледнеет скрипки сладкий звук

Пред звоном погремушек,

Когда сойдемся в тесный круг

И будем бить баклуши.

Жизнь наша – как у короля,

Ешь, пей, гуляй, где хочешь.

Всё наше – горы и поля,

Всё наше – дни и ночи.

Как ярко светит солнце,

Пой, нищий, веселись,

Сегодня светлый праздник —

Объедков завались!

Все в мире нам принадлежит,

Все в мире – в нашей воле,

И нам не нужно покупать

То, что валялось в поле.

Зачем нам, братцы, кошелек

И мысли о доходе,

Не лучше ль дрыхнуть, как сурок,

У принца в огороде.

Как ярко светит солнце,

Пой, нищий, веселись,

Сегодня светлый праздник —

Объедков завались!

Армада самых разных вшей

В лохмотьях обитает,

Но кто нас смеет укусить,

Тот сразу погибает.

А наш веселый нищий бог

Отводит все напасти,

Порхаем мы, как мотылек,

И в этом наше счастье!

Как ярко светит солнце,

Пой, нищий, веселись,

Сегодня светлый праздник —

Объедков завались!

Венатор. Благодарю вас, учитель, за эту веселую историю и песню, в которую автор вложил столько остроумия и которую вы так хорошо запомнили.

Пискатор. Однако я прошу вас не забыть про песни, которые вы прошлым вечером обещали спеть сегодня, так как наш сельский житель, любезный Коридон, будет ждать их и мою песню, которую я должен буду еще припомнить, ибо учил ее так давно, что забыл некоторые куплеты. Но нам пора, дождь закончился, давайте немного разомнем свои ноги и прогуляемся к реке, посмотрим, чем наши удочки отплатят нам за то, что мы одолжили их форелям, как ростовщики, для нашей выгоды и их погибели.

Венатор. Вот это да! Смотрите, учитель! Рыба! Рыба! Ах! Увы, я упустил ее!

Пискатор. Да-а-а, сэр, это была действительно отличная рыба. Если бы мне повезло взять эту удочку раньше вас, ставлю двадцать к одному, она не смогла бы сделать то, что вы ей позволили, то есть вытянуть шнур в одну линию с удилищем и оборвать его. Я бы держал ее на изогнутом удилище, и она бы наверняка последовала за пойманной мною огромной форелью длиной около сорока пяти дюймов, которая была так велика, что мы ее зари совали для памяти, и теперь этот рисунок можно видеть в пивной Рикаби у церкви Святого Георгия в Уэйр. Вашу форель можно было бы все-таки изловить, но для этого нужно было просто бросить удилище в воду, а затем, когда форель утомилась бы, вытащить ее. Я так делаю всегда, когда мне попадается слишком большая рыба, и вы тоже этому научитесь, поскольку, как я уже говорил вам, ужение – это искусство, или по меньшей мере это искусство ловли рыбы.

Венатор. Но, учитель, я слышал, что огромная форель, о которой вы говорили, – это на самом деле лосось?

Пискатор. Поверьте мне, я даже не знаю, что ответить вам на это. Есть