— Перестань! Все эти утешения только соль на рану.

Я помолчал, ощущая, как от испортившегося настроения лицо становится тяжёлым и хмурым.

Мы почти дошли, ещё пару минут и отроется вид на озеро. Оно буквально скованно в объятьях леса, а называем мы его озером «Хрустальных слёз».

— Нет, Кошка… — было начал вещать я, твёрдо вознамерившись переубедить, но тут она вдруг споткнулась и тут же растянулась на перевитой корнями дорожке. — Упс! Цела?

Подлетел и заглядываю в лицо. Спустя секунду раздался смех. Кошка перевернулась и сквозь слёзы принялась хохотать, невольно вызвав улыбку и у меня.

— Капец больно! Не могу аж, — хохочет она, согнув ногу и ухватившись за коленку. — Побери эти корни тьма!

— Дай гляну, — убрал я её руки и осмотрел мокнущую от крови ткань и грязь на колене. — Крепко ты… щас обработаем.

Не то чтобы брал аптечку специально, просто не выкладываю. Быстро раскрыл, хрустнул бинтом, лишая, условно говоря, невинности — под защитный слой из бумаги ринулся заразный воздух, но тут же был изгнан струёй перекиси.

— Потерпи немного, будет печь и немного жечь…

— Боже, Сокол, — рассмеялась она, и откинулась на спину, раскинув руки, — я не первый раз ссадину получаю, но твоя заботливость может льды в Арктике растопить. Обрабатывай меня полностью!

— Полностью — это надо не штанину задирать, а штаны спускать, коллега, — проговорил я, манипулируя со штаниной.

— Вот не поверю, что скромный.

— Пачкать твои трусики не хочу.

— Я щас снова заплачу, — нервно проговорила Кошка. — У меня из-за тебя нормального секса не было уже не помню сколько. Вообще не до нижнего белья щас.

— Что-то подозрительно часто я мелькаю в твоей жизни, — медленно проговорил я, тщательно обрабатывая ссадину.

— Треснула бы тебя, да вряд ли поможет.

— Дай хоть перебинтую, потом уже дерись.

— Тогда до верха мотай, а то развяжется.

Из меня вырвался смешок и Кошка тоже коротко рассмеялась.

— До сюда? — ребром ладони показал я на середине бедра.

— Не, выше надо.

— Так? — забрал я ещё чуть.

— Выше!

— Тогда тут.

— Ох! — невольно вырвалось у Кошкиной. Я ощутимо прошёлся по её промежности пальцами. Снизу-вверх. — Это будет лучше всего.

— Но вы должны понимать, госпожа больная, что скорая помощь должна будет уехать, как спасёт вас от недуга, — сыграл я бровями и вернулся к колену.

— Если не спасёт, — потянулась она от истомы, — то можно было и не приезжать. Помираю…

Не прошло и минуты, как лечебные дела были окончены, а начались профилактические процедуры. Я помог Кошке встать, мы переместились на траву сбоку, она охотно сбросила майку, оставшись в одном лифчике, а следом и штаны спустила. Я с вожделением оглядел мою молодую коллегу и с удовольствием отметил, как хорошо она следит за собой.

В теле нет худобы, но Кристина очень форменная. С объёмной грудью, может даже третьего размера, с хорошо видимой талией и округлыми бёдрами. Между ног у неё эффектная арка и я даже читал, что в Америке такую делают специально, типа это очень сексуально. Могу согласится с партнёрами.

Ноги и зона бикини полностью лишены волос, лишь под гипюровой тканью нижнего белья видна аккуратненькая стрижка в форме полосочки. Моему взгляду открыто всё, как и рукам. Кошка принимает любое внимание и ценит его, но если кто-то может пренебречь этим, то я наоборот дорожу и потому стараюсь наиболее красочно показать, как мне нравится вид.

— Даже эта повязка лишь добавляет тебе сексуальности.

— Может, это твой фетиш?

Я приблизился на расстояние шага.

— Мне не нравится кровь, что предшествует повязке.

— Так можно и просто связать, — томно проговорила она.

— Можно, но не сейчас, — выдохнул я и приник с поцелуем.

Душистая, горячая, мягкая. Кошка томилась в желании долго, с чего-то отказавшись от иных возможностей утолить жажду. Пусть я старательно избегал интима с ней, но мы уже столь тесно оказались прижаты душами, что интимное соитие тел просто следствие.

А ещё пусть, что Настя всё равно словно бы пропитала собой мою одежду, кожу и сущность. Да, я здесь с Кошкой, да во мне кипит желание и оно вовсе не слепо, а разбужено именно ею, Кристиной, и личностно мы крайне близки, но дурное очарование юной нимфой всё равно не пропадает, а уж мне хорошо известно, как бывает, когда подобная влюблённость уходит — человек враз становится не интересным. Его поступки и навязчивость начинают раздражать. Это очень трагичные моменты.

С Настей не так. От неё у меня пожар. Он только начался и будет медленно пожирать всё, до чего доберётся. Может быть потому я и поддался соблазну близости с Кошкой, словно бы прильнул к колодцу в глупой надежде затушить проклятое пламя.

Кошка прекрасна. Хороша собой, но при этом и страстная натура уже успела созреть, раскрылась и проявляет себя очень естественно. Стоны и прочие реакции на ласки полны настоящего чувства, как если музыкант садиться за дорогой и отлично отстроенный инструмент и начинает играть. Каждая нотка не просто ласкает слух, она возбуждает в голове фейерверк удовольствия.

Под буквально исчезнувшими трусиками у неё очень горячо и влажно. Трудно описать глубокое наслаждения от ласк её нежного уголка. Такого гладкого, такого податливого и такого манящего.

Продолжая долгий поцелуй, я скользнул в тесную глубину. Сначала одним, а потом и вторым пальцем. Кошка давно не девочка и только рада более объёмному проникновению. Мне бы хотелось подарить ей самое лучшее из возможного, но мои габариты средние, да и дистанция, на которую могу «бежать» тоже примерно посередине. Без возгонки удовольствия пальцами не обойтись.

— У тебя же тоже нет защиты? — жарко выпалил я ей на ухо.

— Могу… — простонала она, — забеременеть от поцелуя.

— А я могу наполнить тебя молочком так, что ты будешь словно коровка после выпаса. Не меньше ведёрка…

— Дьявол! — снова на стоне выдохнула она. — Решай сам… я сейчас не способна думать…

Ласки руками продолжаются, но мне надо выбрать как же безопасно достигнуть вершины самому. Очень хочу внутрь. Пусть и говорят, что даже до семяизвержения может выделиться немного спермы, но я точно знаю как это происходит у меня и за акт до оргазма я спокоен, но вот что касается самого наступления высшей точки наслаждения, нет. Могу не успеть выйти. Делать же это раньше — терять львиную долю ощущений.

Помог Кошке прилечь, а сам тут же оказался сверху. Она с готовностью раздвинула ноги и максимально постаралась, чтобы я скорее вошёл. Так и случилось.

Всё снова слилось: мы целуемся, а я ласкаю её роскошную грудь с крупными сосками; вот поднялся и смотрю