Иван быстро вошел в суть своих новых обязанностей. Содержание русского подворья было подобно догляду за хорошо отлаженным хозяйством. Старые слуги знали свои обязанности и исправно их выполняли. Визита великого князя или митрополита пока не ожидалось. Федор Кошка отъехал в Москву, поручив своему новому помощнику заводить как можно больше знакомств среди ордынских чиновников, собирать слухи и иные сведения.

– Мюрид просит у Алексия нового серебра, – поведал перед отъездом Федор. – Сшибка с Мамаем неизбежна, вот он и хочет поскорее усилить свои рати.

– Как думаешь, дадут?

– А что остается делать? Разобьет Мамай Мюрида – Руси новая головная боль. Темник силен и умен, ничего не скажешь.

– Так, может, ему теперь помогать? – тотчас вопросил Иван, плохо еще понимающий все тайные стороны политических игр и сделок. – Мой отец всегда любил говорить: «Служить надо сильному!»

Федор грустно улыбнулся и пояснил:

– С Мамаем подружиться было б неплохо, это верно. Но не хочет темник, гордыней обуян был, когда я с тем к нему на Дон приезжал. Многого запросил. Оттого и надо Мюриду сейчас помочь, чтоб ту спесь и гордыню поубавить. Чую: получит Мамай по мордам – сразу сговорчивее станет! Вот тогда мы и поторгуемся.

Раз в неделю Иван навещал дом Нури. Старый татарин стал брюзглив и недоволен жизнью: частая чехарда власти лишила его главных источников дохода. Строиться стали в Сарае мало, чиновничья верхушка придерживала серебро, а купцы не желали вкладывать доходы в беспокойный город. Пшеничные же поля в любой момент могли подвергнуться налету лихих людей, которые больше потравят хлеба, чем заберут с собою. Нури еще больше укреплял свое подворье, словно за его стенами можно было пересидеть любую беду.

Однажды Иван увидел на возу две железные трубы, закрепленные на тяжелых дубовых колодах.

– Что это? – поинтересовался он у друга.

– Это?.. Это я у дона Мануэля купил. Называется «тюфяк», генуэзцы их на кораблях и крепостных стенах ставят.

– Зачем? Громом пугать?

Нури с сожалением посмотрел на Ивана:

– Вы там совсем одичали в своей Московии. Поехали, покажу!

Нукеры перегрузили одну из пушек на другой воз. Нури бросил рядом два мешочка – легкий и потяжелее. Выехали на берег Итиля, отъехали подальше от пристаней, сгрузили. Словно опытный пушкарь, татарин забил в ствол порох, прочистил и заполнил запальное отверстие. Засунул и притрамбовал пук шерсти. Высыпал из тяжелого мешочка мелкий каменный дроб и также пристроил его в трубу.

– Смотри!

Зашипел подожженный порох в запальном отверстии, искры фонтаном полетели во все стороны. Затем вдруг ахнуло так, словно над головою сверкнула молния. Кони испуганно прянули, сам Иван от неожиданности пал задом на песок. Но он все же успел заметить, как в полусотне саженей каменный веник взметнул воду, некоторые плоские камешки запрыгали рыбками по воде. Нури довольно ухмыльнулся:

– Если это в толпу выпустить, представляешь, что от нее останется? И конных и пеших на мелкие кусочки порвет!! Поставлю напротив своих ворот, пусть только кто попробует сунуться!

Тут Иван вдруг вспомнил рассказы своего племянника о безуспешных штурмах его нукерами-русичами стен далекой Кафы, о громах и клубах дыма из башен, повергающих штурмовые лестницы вместе с воями вниз. Без сомнения, то были также тюфяки!

– Это ж можно и на ратях пользовать? – неуверенно произнес москвич. – Против конного строя или тяжелой пехоты лучше любых самострелов будет.

– Перезарядить можешь не успеть, – со знанием дела возразил татарин. – А так да… поляну добрую выкосить можно!! Эй, грузим обратно, лентяи!!

Всю дорогу Иван молчал, еще раз переживая и обдумывая увиденное. Уже за обеденным столом вдруг попросил:

– Послушай, Нури! Сведи меня с этим генуэзцем!

– Каким, Иван?

– У которого ты тюфяки свои купил.

– А-а-а-а, – масляно улыбнулся Нури. – Заело? Только учти: дон Мануэль серебро любит. Как и все генуэзцы.

– Учту, – бормотнул Иван. – А ты завтра же сведи, ладно?

Мюрид не стал дожидаться конницу хана Авдула на своем берегу, что для Мамая явилось полной неожиданностью. Темник собрал под свои бунчуки многочисленную орду и был уверен, что его противник вообще не пойдет на решительную схватку. Теперь Мамай бросил длинную широкую лаву на плотные квадраты конных, охватывая их справа и слева. Но далее стало происходить непонятное. Сотни Мюрида, пустив вперед тяжелую, закованную с ног до головы конницу, прикрывшись непрестанно выпускаемыми тучами стрел, сами пошли вперед. Они рассекли в нескольких местах половцев Авдула, заставив центр панически бежать. Мамай бросил в бой свои резервы, но и те словно наткнулись на каменные скалы. Темник в ярости топтался на крутом яру, не в силах понять одного: почему его тумены бессильны против нескольких тысяч Мюрида. Он не мог осознать, что собрать большую массу людей и кучей бросить ее в бой еще не значило проявить талант полководца. Мюрид же прекрасно понимал, что не число, а холодная мысль, ярость и желание победить, помноженные на ратный навык тщательно подготовленных, обученных нукеров, – вот основа любого боя. Сейчас он сам рубился во главе тяжелой конницы, обагряя и обагряя синий булат вражеской кровью. И добился-таки своего: правобережные орды дрогнули, перестали подчиняться приказам своих нойонов и сначала недружно, а затем широким фронтом уже к вечеру покатили прочь от Итиля. Разгром был полным, сам Мамай вместе с ханом Авдулом яростно нахлестывали крупы своих дорогих жеребцов, удирая от ликующе воющих преследователей.

Федор Кошка поспешил срочно в Москву поведать о славной победе ставленника Москвы. Это было важно для Алексия и юного Дмитрия, это обеспечивало спокойствие на юге, позволяя обратить внимание и все силы против всё более набирающей силы Твери. И никто из них не мог подумать, что позорный проигрыш Мамая станет для Москвы поворотным моментом в длительном впоследствии общении с хитрым и коварным темником.

Спустя несколько недель после боя, за которым с волжских круч могли следить многие жители Сарая, на русское подворье прибыл посол Мамая Цыгыр. Прибыл отай, под видом простого кочевника. Прибыл поздними сумерками, не желая, чтобы кто-то на улице мог увидеть его лицо. Охрана у ворот повестила Ивану:

– Какой-то татарин боярина Федора очень видеть хочет. Говорит, что у него срочное поручение к русскому послу от хана Авдула.

– Ведите его сюда!

Иван затеплил две большие свечи, надел дорогой кафтан, сапоги и принялся ждать.

Вошел татарин лет тридцати. Пытливо осмотрел комнату, убедился, что в ней больше никого нет, и вперил взгляд в Ивана. Отрывисто произнес:

– Я хотел видеть московского кили-чея!

– Он сейчас в отъезде. Прибудет из Москвы не скоро.