— По карнизу? Да вы с ума сошли, ваше величество! Я же не воробей!

— Самое время порассуждать, — он деловито осмотрелся, схватил мой и свой полушубки, сапоги и выбросил все в окно, подальше от дома. — А теперь, — он поднял меня на руки и усадил на подоконник, — превращайтесь в белую птичку, госпожа Мейери, и шлепайте по карнизу. Вниз не смотри! — прикрикнул он, когда я поглядела на расчищенную дорожку от калитки до крыльца. — Просто встань к стене, я сейчас вылезу.

— Как я встану?!

— Да ножками же, ножками!

Его величество начал терять терпение. Потеснив меня по подоконнику, он вылез в окно и первый ступил на узкий карниз — всего в фут шириной.

— Давай руку, — велел король, и я протянула ему руку, как во сне.

Крепко сжав мою ладонь, король помог мне встать рядом с ним, а потом мы короткими шажочками двинулись к углу дома, где были наметены сугробы.

— Тут и невысоко вовсе, — разглагольствовал король. — Я бы так спрыгнул, но ты же — птичка, которая летать не умеет, я в этом уже убедился.

Его непринужденная болтовня немного меня приободрила, и я даже хихикнула. Мы прошли до угла, и там король спрыгнул в сугроб сам, а потом раскинул руки, приготовившись меня ловить.

— Ваше величество, — перетрусила я, — лучше не надо. Вы и так пострадали сегодня.

— Прыгай! — крикнул он, и я прыгнула с карниза ему в объятия. Он поймал меня, и мы вместе упали в рыхлый снег.

Снег забился в рукава и за ворот, запорошил лицо, но меня бережно обнимали крепкие мужские руки, и время замедлило бег. Будто во всем мире остались только мы вдвоем — я и Иоганнес Бармстейд, король с синими глазами.

— Чего лежим? — он спугнул очарование, поднимаясь и помогая встать мне. — Шубу надевай! — и заорал, приложив руки ко рту: — Пожа-а-ар!

Только тут я опомнилась — пожар!.. лавка!..

Со всех сторон уже бежали люди — кто с ведрами, кто с баграми. Пожар в городе — это страшно. Стоит пламени перекинуться на соседние дома…

Король надел свой волчий полушубок и натягивал сапоги. Я поспешила последовать его пример, потому что пятки уже подмерзали — даже через шерстяные вязаные носки.

— Сюда! Сюда! — король бросился на крыльцо «Пряничного домика» и дернул дверь.

Она была заперта и потребовались два багра, чтобы выломать ее.

Люди выстроились цепочкой, передавая ведра с водой. Я увидела короля возле самой двери — он бесстрашно выплескивал ведро за ведром, пытаясь погасить огонь, кто-то швырял лопатой снег на тлеющее крыльцо.

— Мейери! Ты цела?! — ко мне подбежал Филипп, на ходу застегивая куртку. — Что случилось? А что здесь делает этот болван?..

Последняя фраза относилась к его величеству, который на пару с нашим кузнецом ворвался в лавку, сбивая пламя с занавесок на окнах. Я молитвенно сложила руки: только бы все обошлось! сегодняшний день явно был не лучшим для короля!

— Ты не видишь? — спросила я, не глядя на Филиппа. — Болван тушит пожар. И ты мог бы помочь.

Филипп сердито хмыкнул и отправился на помощь, но огонь был уже побежден, и последние угольки сердито шипели, умирая в лужах воды.

Когда приехала пожарная телега, ее развернули вон, посоветовав приезжать завтра. Я стояла напротив лавки, сунув руки в рукава, смотрела на закопченную сломанную дверь и думала, что за час погибли все мои надежды. Мастер Лампрехт обещал мне сорок пять процентов, но сорок пять процентов головешек — на них не слишком разживешься.

Пока мои соседи обсуждали случившееся, король подошел ко мне, натягивая треух на перемазанное сажей лицо.

— Мне надо уйти, — сказал он тихо, — уже светает.

Я не слушала его, только кивала: да, да, да…

— Завтра увидимся, — шепнул он, и я опять кивнула — бездумно, совершенно не понимая, что он говорит.

Появился мастер Лампрехт и завопил так горестно, что его бросились утешать все, кто находился поблизости. Я подошла и положила руку ему на плечо.

— Это как же, Мейери?! — причитал хозяин. — Как же так?!

— На первом этаже только пол прогорел, — пробасил кузнец, умываясь снегом. Перепачканный сажей, он походил на мавра из детского балагана. — Мы вовремя затушили. Но все в копоти.

И в самом деле, когда мы с хозяином зашли в лавку, то обнаружили прогоревший пол и испорченные продукты — мешки с мукой и сахаром, сундуки с миндалем и специями — все было покрыто жирной копотью и совершенно утратило свой вкус и аромат.

Вдосталь наговорившись, наши соседи начали расходиться, потянувшись по домам, а мы с мастером Лампрехтом уныло осматривали последствия пожара.

— Проклятые конкуренты! — чуть не плакал мастер. — Уверен, что нас поджег Римус! Чтоб ему пусто было! Мы проиграли, даже не начав борьбу!

— Вы уверены, что конкуренты? — спросила я, еще раз оглядывая дверь и комнату.

— А кто же еще?!

— Дверь была заперта, когда загорелось. Я сама запирала ее, клянусь. И она была заперта изнутри — ее пришлось ломать баграми. И ключ висит на стене — видите? Пол прогорел посредине, тут и начался пожар. Вот здесь, перед прилавком. Странно…

Мастер Лампрехт прекратил стенания и посмотрел на меня подозрительно.

— Думаете, я подожгла? — спросила я у него, криво усмехаясь.

Он смутился и забормотал, что ничего подобного не подозревает, но если пожар начался изнутри, то, может, была забыта жаровня?..

— Жаровня стоит на втором этаже, — обрадовала я хозяина. — Можете сами убедиться.

Второй этаж совсем не пострадал от огня, но копоти здесь было еще больше и отвратительно пахло гарью. Я с посмотрела на загубленные платья и постельное белье, и покачала головой: ночевать здесь было невозможно.

— Позову плотника, пусть забьет двери, — сказал мастер Лампрехт на пальцах считая, сколько придется заплатить. — Сколько незапланированных расходов!.. Ладно, днем будем смотреть, что делать дальше. Найдешь, у кого переночевать?

— Пойду к госпоже Скель, — ответила я, забирая шкатулку со сбережениями — благо, копоть монетам не помеха. — Она все равно живет одна, со своими кошками. Пустит меня на пару ночей.

— Тут одного ремонта на сто монет обойдется! — хозяин схватился за голову. — Колдовство! Не иначе! Ну как это могло произойти? Как?!

Я оставила его оплакивать закопченную лавку, а сама отправилась к вдове Скель, которая часто покупала у нас имбирные коврижки. Ее покойный муж служил поваром у бургомистра, и мы с мадам Скель любили болтать о каких-нибудь редкостных кушаньях, что ей приводилось попробовать в молодости, а мне — прочитать в поваренных книгах.

Мороз чуть отпустил, и посыпался снег — белый, пушистый, он падал медленно, налипая на ресницы. Он касался моих щек легко, будто поглаживал, а потом таял, оставляя на коже холодные капельки. Я смахивала их рукавом и ускоряла шаг.