— Это королю нравится играть судьбами бедных девушек, — сказала я, уперевшись ладонью ему в грудь. — Если еще раз попытаетесь поцеловать меня против воли, я отправлюсь в Арнем пешком, и если замерзну — моя смерть будет на вашей совести.

— Играть судьбами? Чьими это? — он перехватил мою руку, а потом притиснул меня к себе, насколько позволяли наши меховые одежды.

— Моей, барышни Диблюмен… судьбами всех девушек, которые надеются получить вас! Наверняка, вы говорите подобные слова всем, чтобы интерес к вашей персоне не ослабел!

— Ни одной не сказал, только тебе. Что же ты ломаешься, Мейери… — он попытался поймать меня за подбородок, чтобы поцеловать, но этим разозлил еще больше.

Ломаюсь!..

Еще пряником за полгрошена назови, следом за «милой Клерхен»!..

Сейчас поблизости не было никого на пять миль вокруг, и я от души влепила королю пощечину. Треух съехал на бок, сам его величество потрясенно уставился на меня, держась за щеку, но зато о поцелуях мы сразу забыли.

— Поймите, — начала я, постепенно распаляясь от злости и гнева, — я не желаю быть одной из тысячи ваших невест.

— Из ста пятидесяти, — поправил он меня, потирая щеку.

— Да хоть из десяти! Я хочу быть единственной, к вашему сведению, а не участвовать в состязании. Состязания — не по мне!

— А состязание по сладостям? — напомнил он. — Что? Ага! Не отвертишься! Тут ты прямо в бой кидаешься на этого кондитера из «Коричневого льва».

— Шоколадного, — поправила я его. — И это — другое.

— Как же, — саркастически ухмыльнулся он.

— Другое! — повысила я голос. — Состязание по сладостям — это мой труд, которого нечего стыдиться!

— А стать моей невестой — это позорно, — закончил король, темнея взглядом. — Ты удивительно тактична.

— А вы — просто сама галантность, — не осталась я в долгу. — Где вас обучали манерам, если не секрет? На конюшне? Потому что вы ухаживаете за девушками с таким же изяществом, как конюх! Если так же ведете себя и в государственных делах, то скоро получите от дворянского собрания вотум недоверия!

Мы замолчали, буравя друг друга яростными взглядами. Король первым пришел в себя и спросил, меняя тему:

— Дворянский вотум недоверия? Королю? И в какой это школе для девочек преподают политику так превратно, да еще изучают латынь?

— Это была не школа для девочек, — сказала я, тоже остывая. — Это была школа для мальчиков в Шрештеби. Мама работала там кухаркой, и мне разрешили посещать занятия — сидеть на задней парте и не высовываться.

— Наверное, это у тебя плохо получалось, — король склонил голову к плечу, поглядывая на меня с улыбкой. — Не высовываться.

— Получалось, — я тоже улыбнулась, немного застенчиво, потому что не очень приятно рассказывать королю, что ты дочка кухарки, а не барона, к примеру. — Мне было интересно, поэтому я больше слушала, чем говорила. Мама очень хотела, чтобы я получила хорошее образование. Но я не смогла закончить школу. Мы уехали в Диммербрю…

— Почему? — тут же спросил король. — И как вы оказались в Брохле?

Я посмотрела на небо, на котором уже высыпали первые звездочки, и сказала решительно:

— Послушайте, ваше величество, мне надо приготовить к завтрашнему дню умопомрачительные сладости для вас и вашей сестры. И для этого мне нужна закваска госпожи Ханны. Если вы не довезете меня до деревни раньше полуночи, я ничего не успею и стану подозревать, что вы работаете на мастера Римуса. Пекарем.

— Нет, не работаю, — король усмехнулся и встряхнул поводьями, понукая лошадей. — Скажу тебе по секрету, я хотел туда устроиться, но меня не взяли. Потому что я не знал, с какой стороны подходить к печке.

После этих слов я посмотрела на короля, как на умалишенного.

— Если что — это шутка, — обиженно произнес он. — Здесь полагалось рассмеяться и сказать: ах, Гензель, какой ты остроумный!

— И правда, очень смешно, — сказала я, подумав, что с ним никогда не знаешь наверняка — где шутка, а где дурацкая правда.

Сани домчали нас до деревни слишком быстро — я едва успела рассказать, как мы с мамой путешествовали по городам и селам, как я жила после Брохля, и как оказалась в Арнеме. Король слушал меня очень внимательно, и я была благодарна ему за это. Впервые я рассказывала кому-то о своей жизни, ничего не скрывая. Да и зачем скрывать? Какая разница королю, где я жила до нашего знакомства или после? Выслушал, посочувствовал — и то хорошо.

— Я не знал, что твоя мать умерла, — сказал его величество, когда впереди показались уютные домики с серыми ниточками дыма над крышами. — А кто твой отец? Он жив?

Еще один удар по самолюбию. Я постаралась ответить как можно небрежнее:

— Кто же знает, ваше величество? Мама была простой служанкой, так что никто не записывал мою родословную золотым пером в серебряной книге. Я не знаю, кем был мой отец, он умер до моего рождения. Был, вроде бы, ткачом, и родственников у него не осталось. Теперь я думаю, что его и вовсе не было.

Король промолчал, потому что мы уже ехали по улочкам деревни, распугивая ребятишек и собак. На улицах было пусто, свет в домах не горел, и вскоре мы узнали причину — староста выдавал замуж дочь, и все жители деревни собрались в его доме, празднуя это событие.

Госпожа Ханна тоже была там, и, увидев меня, обрадовалась, как родной. Староста тоже знал меня в лицо, тем более что к свадьбе он закупал в нашей лавке пирожные и торт, украшенный воздушным кремом и фигурками голубков. Как я ни сопротивлялась, меня и короля затащили в дом и усадили за стол.

— Согреться с дороги! — басил староста, поднося королю рюмочку вина. — И кусочек жаркого, господин мой!.. В такой день все должны быть сыты и довольны!

Я подтолкнула короля локтем, чтобы не вздумал соглашаться, но его величество чувствовал себя на удивление привольно, не выказывая недовольства или смущения, что сидит за столом с простолюдинами. Он выпил и закусил, и сбросил шапку, не боясь оказаться узнанным. Я сидела, как на иголках, а он преспокойно ел жаркое и нахваливал хозяйку, которая была красная от усердия и удовольствия.

— Какой приятный молодой человек, — прошептала мне на ухо госпожа Ханна. — Смотреть на него — одно удовольствие, а уж когда заговорит… — она тоже успела пригубить вина и теперь захихикала, как девчонка на празднике начала лета. — Будь я помоложе лет на тридцать, я бы своего не упустила. И ты не упусти, дорога Мейери!

— Госпожа Ханна!.. — только и произнесла я, опасливо косясь в сторону короля, который разговаривал со старостой.

Староста говорил увлеченно, размахивая руками, а король важно кивал. Я почувствовала раздражение и досаду — о чем было говорить деревне с королем!.. А ведь говорили же. И не испытывали неудобства.