и немалое число христиан предпочитали оставаться в оппозиции. Израильтяне, стараясь не афишировать своих действий, оказали Баширу Жмайелю определенную помощь и поддержку. На территории юга Ливана, находившейся под израильским контролем, офицеры Цагаля “посоветовали” шиитским членам парламента вернуться в Бейрут и принять участие в выборах; одному пожилому депутату-шииту, проживавшему в отдаленной деревушке в долине Бекаа, для этой цели был даже предоставлен вертолет. Эта тактика принесла свои плоды, и 23 августа Башир Жмайель был избран президентом Ливана, причем победа была одержана достаточно внушительным числом голосов. Теперь израильтяне имели все основания полагать, что возглавляемое Жмайелем правительство будет готово к мирным переговорам с Израилем. Новый президент получил из Иерусалима телеграмму следующего содержания: “Самые сердечные поздравления по случаю Вашего избрания. Бог да пребудет с Вами, наш дорогой друг, и да поможет Вам в выполнении Вашей великой исторической миссии, во имя свободы народа Ливана и независимости Вашей страны. Ваш друг Менахем Бегин”.

Надо, однако, сказать, что Башир Жмайель отнюдь не относил заключение мирного договора с Израилем к числу своих приоритетов. Главной задачей он считал восстановление связей между всеми этническими и конфессиональными группами страны — мусульманами, христианами, друзами, — а затем со своими арабскими соседями. Соблюдая предельно вежливый тон, он прилагал максимум усилий, чтобы уклониться от предложений Бегина относительно проведения мирной конференции. Однако израильский премьер-министр был весьма настойчив и непреклонен. И вот, наконец, 1 сентября Башир Жмайель согласился прибыть в Нагарию, город на севере Израиля, для проведения встречи на высшем уровне с Бегином. Там он прождал два часа в доме для почетных гостей, пока премьер-министр и Шарон не приехали из Иерусалима. После предварительного обмена любезностями за бокалом шампанского Бегин перешел к делу. “Итак, каково же положение дел относительно мирного договора?” — решительно спросил он. Жмайель, в некотором смущении, предложил в качестве альтернативы мирному договору заключить пакт о ненападении.

Премьер-министр резко выпрямился и заявил, что Хаддад, по крайней мере, знает, что к чему, и понимает свою выгоду — вот с него-то и следует брать пример, строя отношения с Израилем. Почувствовав себя оскорбленным, Башир Жмайель ответил, что, будучи президентом страны, он может уже сейчас отдать Хаддада под суд за “измену”. Некоторое время спустя президент и премьер-министр перешли на крик. Шарон бросил фразу относительно того, что Ливан и без того в израильских руках и что Баширу лучше бы делать то, что ему говорят. На это ливанский президент, протянув руки, крикнул: “Ну, надевайте наручники! Только я все равно не ваш вассал!” На этом встреча, собственно, и закончилась. Юный президент вернулся в Бейрут вне себя от гнева, оскорбленный тем, что Бегин обошелся с ним “как с мальчишкой”. Впрочем, особой нужды в поводе для возмущения у него не было — с самого начала контактов между фалангистами и израильтянами он намеревался использовать помощь южного соседа исключительно в собственных целях, и требовался только предлог.

В рамках официальных высказываний, разумеется, Бегин продолжал выражать всяческое удовлетворение “безусловными успехами” израильских “мирных усилий”. Еще 21 июня, во время своего визита в Вашингтон, премьер-министр заверял, на встрече с лидерами еврейских организаций США, что “близок день”, когда независимый Ливан подпишет мирный договор с Израилем, после чего Египет, Израиль и Ливан станут “треугольником мира” с открытыми границами. В телевизионном интервью, данном им в том же месяце, Бегин утверждал, что операция “Мир Галилее” была призвана “залечить психологические раны, полученные Израилем во время Войны Судного дня”. Эта мотивация не была столь уж надуманной. Опросы, проведенные в третью неделю июня 1982 г., показали, что 93 % израильской общественности считают операцию оправданной. Отмечен был также некоторый подъем рейтинга Бегина и Шарона.

Однако иллюзия относительно “залеченных ран” развеялась еще скорее, чем надежды Бегина на установление дружественных отношений с северным соседом. Первыми свой протест высказали военные. Потери, составившие 1300 человек убитыми и ранеными за первые десять дней военных действий, были значительно выше ожидаемых. Солдаты на передовой не видели смысла в продолжении наступления за пределы двадцатипятимильной зоны. Когда армия подошла к пригородам Бейрута, многие офицеры были поражены полученным приказом приготовиться к возможному штурму западного, мусульманского, сектора столицы. Одним из этих офицеров был полковник Эли Гева. Сын известного генерала, Гева в свои тридцать два года был самым молодым командиром бригады в израильской армии. Именно его танкистам предстояло, в случае получения соответствующего приказа, первыми пойти на штурм Западного Бейрута. И вот в середине июля Гева обратился к генералу Эйтану с просьбой освободить его от командования бригадой и позволить просто командовать танковым экипажем. Если будет отдан приказ о штурме города, объяснил Гева, ему “не позволит совесть” подвергнуть смертельной опасности солдат своей бригады, равно как и мирное население Бейрута. Пораженные такой просьбой, Эйтан, затем Шарон и, наконец, сам Бегин попытались было переубедить Геву — но безуспешно. В конце концов, премьер-министр был вынужден принять “отставку” Гевы. Эта история стала широко известной в стране и только усилила все растущее негативное отношение общественности к военным действиям.

Такое отношение среди офицеров и рядовых было связано не только с израильскими потерями; серьезные опасения внушало настойчивое стремление Эйтана разгромить и полностью разрушить как ливанские города, так и лагеря палестинских беженцев. “И вот постепенно мы начинаем осознавать происходящее, — вспоминал один сержант, участник взятия Тира. — Неужели это мы стали причиной всех этих разрушений? Не осталось ни одного неразрушенного магазинчика, стены домов обвалились, рыбачьи лодки затоплены в бухте… И повсюду этот невыносимый запах, запах разлагающихся трупов…” Приехавший в Сидон с инспекцией министр Яаков Меридор[41] дал простые рекомендации относительно того, что делать с палестинскими беженцами: “Гоните их отсюда и не позволяйте возвращаться”. Для многих офицеров, призванных в действующую армию из резерва, слова Меридора стали символом того безразличия, той бесчувственности, которые овладели и армейским командованием, и руководством страны. Усилиями этих офицеров и было создано движение “Солдаты против молчания”, члены которого выступали с требованиями полного прекращения военных действий. А 3 июля движение “Мир сейчас” провело в Тель-Авиве демонстрацию, в которой приняло участие, по некоторым оценкам, около 100 тыс. человек. Это была первая демонстрация протеста в истории страны, прошедшая в военное время. Аба Эвен писал в газете Маарив: “Последние шесть недель стали подлинным средневековьем в моральной истории еврейского народа”. Вскоре после этой демонстрации Ликуд провел свою демонстрацию, также в Тель-Авиве, в которой приняло участие порядка 100 тыс. человек, причем многие были доставлены туда автобусами из разных концов страны. Обращаясь к собравшимся, Бегин заявил, что несогласными с политикой правительства являются только сторонники находящейся в оппозиции Израильской