председателем Верховного суда Ицхаком Каганом[44]. Комиссия в составе трех человек начала свою работу через несколько дней и в течение считанных недель собрала показания израильтян, ливанцев, местных и иностранных журналистов, а также сведения из всех возможных источников. Комиссия заслушала также самого Бегина, равно как и Шарона и старших армейских офицеров. Премьер-министр отвечал на вопросы комиссии неопределенно: “Я не знаю… Я не уверен… Я не припоминаю…” Наконец, в феврале 1983 г., комиссия опубликовала результаты своего расследования. Освободив Бегина от ответственности за принятие решения направить фалангистов в лагеря беженцев, тем не менее комиссия подчеркнула, что “в течение двух дней после того, как премьер-министр узнал о действиях фалангистов, он оставался полностью безучастным к происходившему в лагерях”. Комиссия Кагана дала еще более беспощадную оценку поведению Шарона: “Будучи лицом, официально отвечающим за состояние безопасности Государства Израиль, — говорилось в отчете комиссии, — министр обороны был обязан принять во внимание возможность того, что фалангисты в состоянии совершить такие жестокие действия”.

Аналогичная ответственность возлагалась и на генерала Эйтана, который совместно с Шароном был причастен к допущению фалангистов в лагеря Сабра и Шатила, а также не принял во внимание последующие сообщения о творившихся в лагерях зверствах. В отчете комиссии было также сказано, что министр иностранных дел Шамир “был не прав”, не сочтя нужным расследовать информацию, предоставленную ему журналистами. Подводя итоги расследования, комиссия Кагана рекомендовала, чтобы Бегин, по крайней мере, “рассмотрел целесообразность” увольнения Шарона с поста министра обороны. В отношении Эйтана не было сделано такой рекомендации по той причине, что срок его пребывания в должности и так был близок к окончанию. Комиссия требовала немедленной отставки находившихся в подчинении Эйтана генералов Йегошуа Саги, Амира Дрори и Амоса Ярона, но это не было осуществлено.

Первым, едва ли не инстинктивным действием Бегина было воспротивиться увольнению Шарона, который сам не собирался уходить в отставку. Однако, в то время когда министры обсуждали выводы комиссии Кагана, возле канцелярии премьер-министра собралась многочисленная демонстрация, участники которой выкрикивали свои гневные требования — они явно были не удовлетворены тем, что в отставку уходят только трое генералов и что Эйтан всего лишь не останется на второй срок на посту начальника Генштаба. Они требовали отставки Шарона, отставки Шамира — и отставки Бегина. Движение “Мир сейчас” организовало 10 февраля 1982 г. еще одну многочисленную демонстрацию, на этот раз в Иерусалиме. И вдруг из толпы сторонников Ликуда, пришедших помешать протестующим, в демонстрантов бросили гранату. Десять человек было ранено и один убит. Погибший, Эмиль Гринцвайг, тридцатитрехлетний кибуцник, был офицером-десантником и воевал в Ливане. Похороны Гринцвайга, состоявшиеся на следующий день в Хайфе, в которых приняло участие более 10 тыс. человек, вылились в демонстрацию, участники которой выкрикивали еще более яростные антиправительственные лозунги. Наконец, после почти недели все более и более ожесточенных выступлений, премьер-министр объявил о “компромиссном решении”: он увольняет Шарона с поста министра обороны, хотя и оставляет его членом кабинета, министром без портфеля.

К этому времени раскол в народе, разделившемся на два лагеря, достиг состояния еще более непримиримого, чем во время кризиса 1952 г., связанного с немецкими репарациями. Бегин продолжал утверждать свою точку зрения и оправдывать гибель гражданского населения в палестинских лагерях, все настойчивее обращаясь к воспоминаниям Второй мировой войны и Катастрофы европейского еврейства и сравнивая при этом ООП с нацистами. Однако в своих аналогиях он зашел слишком далеко. Страна повторяла строчки из открытого письма, адресованного Бегину, автором которого был скорбящий отец, потерявший в Ливане единственного сына:

“Я потомок раввинского рода, единственный сын моего отца, сиониста и социалиста, который погиб смертью героя в Варшавском гетто, я пережил Катастрофу, поселился в еврейской стране, служил в израильской армии, женился и родил сына. И вот мой любимый сын погиб в развязанной вами войне. Вы сделали то, чего не удавалось сделать ни одному из наших гонителей за века — оборвали историю нашего старинного рода. Наш древний, мудрый и страдающий народ осудит вас и накажет вас бичами и скорпионами [Млахим 1,12:11 и Диврей га-ямим 2,10:11], и пусть мои горести преследуют вас во сне и наяву, и пусть моя скорбь вечно пребудет Каиновой печатью на вашем лбу!”

Асад отвергает мирное соглашение

Башир Жмайель еще не был похоронен, как глава их рода, шейх Пьер Жмайель, объявил, что погибшего Башира сменит его старший брат Амин. Ливанский парламент 21 сентября 1982 г. действительно избрал Амина Жмайеля[45] президентом страны, с внушительным большинством в 77 голосов. Однако тридцатидвухлетний Амин был слабым подобием своего покойного брата. Вся беспорядочная масса религиозных фракций ливанского парламента относилась к нему безо всякого доверия, и у него не было достаточного авторитета даже в своей маронитской общине; Амин главным образом рассчитывал на сохранение традиционного политического альянса страны между президентом-маронитом и суннитами Большого Бейрута.

Тем временем в Иерусалиме продолжались слушания комиссии Кагана, а министр обороны Ариэль Шарон не оставлял своих далеко идущих планов: продолжить операцию “Большие сосны” и дождаться, пока дружественное ливанское правительство (пусть даже возглавляемое Амином Жмайелем) возьмет под свой контроль зону безопасности на юге страны и подпишет официальное и окончательное мирное соглашение с еврейским государством. В середине ноября Шарон посетил Бейрут для обсуждения своих намерений. Детали его плана предусматривали поэтапный отвод из Ливана всех иностранных сил — Израиля, Сирии и ООП, причем палестинцы должны были покинуть долину Бекаа первыми, за ними предстояло последовать сирийцам, а израильтяне должны были отступить к линии, расположенной на расстоянии 25 миль от своей северной границы. Безопасность каждого этапа должна была обеспечиваться подписанием соответствующих соглашений. На политическом уровне, тем временем, Ливан и Израиль должны были подписать мирный договор. Израильское дипломатическое представительство должно было открыться в Бейруте, ливанское дипломатическое представительство — в Иерусалиме, и, таким образом, обеспечивалась “нормализация ливано-израильских отношений на основе принципа открытых границ”.

Амин Жмайель изучил израильский документ и затем, в начале декабря 1982 г., известил Шарона, что его предложения являются неприемлемыми. Как и его покойный брат, он не намеревался заключать сепаратное соглашение с Израилем, которое неминуемо должно было вызвать враждебное отношение к маронитам со стороны мусульманского населения страны, а также привести к изоляции Ливана в арабском мире в целом. При этом, однако, новый президент Ливана был готов продолжать встречи ливаноизраильского комитета “на высшем уровне”, и первая из таких встреч действительно состоялась в январе 1983 г. В состав ливанской делегации входили представители различных религиозных общин страны, и возглавлял ее маронит, д-р Антуан Фаттал, опытный дипломат. Израильскую делегацию возглавлял Давид Кимхи[46],