Достоевский всю оставшуюся жизнь не мог забыть ту, кого он три года любил трудной, восторженной и больной любовью, ту, кто оставил жгучий, как рана, след в его душе и теле. Он вздрагивал, когда при нем произносили ее имя, он переписывался с нею, он неизменно возвращался к описанию ее в своих произведениях, он до самой смерти пронес воспоминание о ее ласках и ее ударах, он навсегда – в сокровенной глубине сердца и плоти – остался верен своей обольстительной, жестокой, неверной и трагической подруге.

С Марфой Браун Достоевский познакомился в конце 1864 года. В это время потерю жены он вспоминал как несчастье и Божью кару, а разлука с Аполлинарией обрекла его на одиночество. В эти тяжелые месяцы осени и начала зимы он шел на случайные знакомства ради отвлечения и развлечения, в поисках легких объятий, как наркоза.

Марфа Браун родилась в небогатой дворянской семье Паниных и получила хорошее образование, но в ранней молодости ушла из дому. Искательница приключений, она исколесила всю Европу, побывала в Париже, Марселе и Гибралтаре, жила в Австрии, Испании и ряде других стран, торгуя своей молодостью, меняя любовников с необыкновенной быстротой и попадая в самые невероятные переделки. Среди ее друзей имелись шулера и фальшивомонетчики, международные авантюристы и бродяги с большой дороги, без колебания пускавшие в ход нож и револьвер. Связь ее с преступным миром была настолько очевидна, что полиция выслала ее из Бельгии и из Голландии. Обычно все ей сходило с рук сравнительно благополучно, но в Лондоне ее покинуло счастье: она лишилась и денег и покровителей, ходила в отрепьях, голодала и должна была проводить ночи под мостами через Темзу в обществе воров и их подруг. В конце концов ее арестовали и посадили в тюрьму, откуда ее не без труда вызволили принявшие в ней участие методистские миссионеры. Они обули, одели и накормили «заблудшую овцу», снабдили ее душеспасительными книжками, которые она читала с усердием, приводившим их в восторг, и отправили ее на остров Гернзей. Там они убедили ее выйти замуж за матроса Брауна, американца из Балтиморы. Но когда муж ее отправился в дальнее плавание, Марфа убежала с острова на континент и пустилась в путь, пробираясь всякими правдами и неправдами домой, в Россию.

Марфа Браун в тюрьме

В Петербурге она появилась в начале 1860-х годов, ей едва исполнилось тридцать лет, она была еще внешне привлекательна и интересна – много видела и испытала, много читала, недурно писала. Но дела ее никак не устраивались. Сперва она была любовницей Флеминга, литератора, игрока и типичного представителя столичного «дна». От него она перешла к Петру Горскому, мелкому сотруднику «Эпохи». Ее новый приятель, алкоголик, типичный представитель богемы, не имевший ни гроша за душой, сильно к ней привязался, очень ее ревновал и одно время пытался вернуть ее на путь истинный, в ту среду, к которой она принадлежала по рождению. Он привел ее в редакцию «Эпохи», достал ей переводную работу (она хорошо знала английский) и все убеждал ее написать об ее «путешествиях», от чего она упорно отказывалась, полагая, не без основания, что наиболее красочные ее приключения – не для печати. Через Горского она попала к Достоевскому, и он сразу заинтересовался этой необыкновенной женщиной.

Жизнь успела основательно потрепать ее, но она ничуть не стеснялась ни своих замашек профессиональной куртизанки, ни своего бурного прошлого. То, что она рассказывала с предельной откровенностью о своих лондонских скитаниях, живо напоминало Достоевскому страницы любимого им Диккенса, и особенно «Оливера Твиста».

Они очень скоро сблизились. В конце 1864 года Марфа попала в Петропавловскую больницу из-за пустяшного недомогания, и Горский прилагал все усилия, чтобы она там задержалась. У него как раз была полоса ужасающей нищеты, он опасался, что Марфа, выйдя из госпиталя и узнав, что ему не на что содержать ее, окончательно его бросит. И он упрашивал докторов, чтобы отдалить ее выписку из больницы. Впрочем, и Марфа сама не слишком торопилась: как-никак, в больничной палате было спокойно и сытно, а ей предстояло либо вернуться в грязный угол к Горскому, либо пойти на улицу.

Обо всем этом она рассказывала в письмах к Достоевскому, посвящая его в подробности своих ссор и сложных отношений с Горским. В ответ Достоевский однажды предложил ей переехать к нему на квартиру и временно жить там. Им двигали, очевидно, не одна жалость и желание дать приют бездомной. Речь шла не только о том, чтобы жить у него, но и жить с ним – и он сказал это без обиняков, дав понять достаточно ясно. Во всяком случае письмо Марфы из больницы (от начала 1865 года) содержит такую многозначительную фразу: «Удастся ли мне или нет удовлетворить вас в физическом отношении и осуществится ли между нами та духовная гармония, от которой будет зависеть продолжение нашего знакомства, но, поверьте мне, что я всегда останусь вам благодарна за то, что вы хотя на минуту или на некоторое время удостоили меня вашей дружбы и вашего расположения». Как далеко зашло это расположение? Но Марфе Браун удалось физически удовлетворить Достоевского на короткий срок: через два месяца они расстались.

К этому времени Достоевский увлекся молодой девушкой, являвшейся полной противоположностью беглой жене балтиморского матроса. Тут снова действовал закон контраста и полярности, игравший такую роль в жизни и мышлении Достоевского.

Летом 1864 года Достоевский получил рассказ «Сон» с препроводительным письмом автора, Анны Васильевны Корвин-Круковской, проживавшей в обширном имении Палибино, Витебской губернии. Отец ее, генерал-лейтенант в отставке и губернский предводитель дворянства, вел свой род от венгерского короля Матвея Корвина, потомки которого переехали в XV веке в Литву и породнились через бояр Глинских с русскими царями. Анна, его старшая дочь, мечтательная и романтическая, решила стать писательницей и тайком от домашних послала свой первый опыт редактору «Эпохи» Достоевскому.

Письмо юной авторши произвело на Достоевского такое впечатление своей верой в жизнь и неподдельным энтузиазмом, что он решил напечатать ее «Сон» в очередной книжке своего журнала и немедленно ответил ей, спрашивая, сколько ей лет и «каковы обстоятельства ее жизни». У него, очевидно, была короткая память, и он забыл недавний и дорого ему стоивший опыт с другой литературной дебютанткой, Аполлинарией. Завязалась переписка между 20-летней барышней и 43-летним редактором. Переписка Анны с Достоевским продолжалась и после публикации ее второго рассказа, хотя все письма шли на прочтение отцу, и ей даже было разрешено повидать писателя во время ее ближайшей поездки в столицу. При этом Корвин-Круковский предупредил жену: «Помни, Достоевский – человек не нашего общества, что мы о нем знаем? Только что он журналист и бывший каторжник. Хороша рекомендация, нечего сказать! Надо быть с ним очень осторожным!»