Джес, ее мальчик. Он заслуживает трона отца.

Даже не так. Джес должен стать королем.

Потому она и берегла ребенка, потому он и рос, как бабочка в золотом коконе, потому и… Дети вообще-то видят такое отношение. И мигом распоясываются до свинства. Что и произошло.

Эдоард слушал эти откровения с каменным лицом. И думал, что… каким же он был слепым дураком.

– Когда обо всем узнал Лоран Ивельен?

– После рождения третьего ребенка. Она же копия Имоджин.

Эдоард подумал, что Ганц был прав. В груди жгло.

– Ясно. Дети знают?

И понял по проблеску в синих глазах: да. Знают. Обо всем. И о своем происхождении, и о своих правах…

Пол опасно пошатнулся, но Эдоард нечеловеческим усилием взял себя в руки, развернулся и вышел.

Разговаривать? О чем?

Да, это его дочь. И в то же время… она безумна. Это видно в каждом движении, каждом жесте… Это уже не человек, но опасная ядовитая гадина.

Ганц, вышедший вслед за ним, встревоженно смотрел на короля.

– Ганц, ордер у тебя. Ивельенов – выпотрошить и казнить. Без боли.

– Всех?

– Можешь оставить в живых близнецов. Они еще слишком малы.

– А…

– Я же сказал – всех. Лорана, Питера, Амалию, троих старших детей. Что неясного?! – Рявканье пробудило боль в груди.

– Ваша воля – закон, ваше величество.

– И чтобы ни звука за пределы Стоунбага не уплыло, ты понял?

Ганц поклонился. Подошел к камину, зачем-то разожженному летом. Достал бумаги, свидетельствующие о браке Амалии Иртон с Эдмоном Ативернским. И только пламя чуть жарче полыхнуло.

Эдоард одобрил это кивком.

– Заговор раздавить. Ты сможешь, полномочия у тебя есть. А ко мне вечером с докладом. Тех, кто в столице, начинай брать без шума и пыли. Тех, кто вне столицы… разберемся.

Ганц поклонился:

– Слушаюсь, ваше величество.

Эдоард кивнул еще раз и направился к выходу.

Больно?

Ничего, ему еще надо дойти до кареты. И домой.

Его гнал инстинкт зверя. Каждое больное, раненое животное стремится спрятаться в своей норе. И короли не исключение.

Лиля задержалась во дворце. Ее атаковали принцессы. Девочкам было скучно, и Лиля оказалась подходящим средством эту скуку развеять. Алисия посмотрела на эту идиллию – как Лиля рассказывает ее подопечным о путях капли воды в природе – и отправилась к королевским покоям. На всякий случай – по западному коридору. Если король уехал в карете, то, возвращаясь, он прикажет остановиться у Розового подъезда. Оттуда ближе и удобнее всего добираться в покои.

Она слишком давно жила во дворце, и подстроить встречу с нужным человеком ей не составляло труда. Алисия дождалась короля – и ахнула.

Выглядел Эдоард так, что краше в гроб кладут.

Алисию заметил, кивнул ей, мол, иди за мной – и прошел в свои покои, не реагируя ни на чьи поклоны.

А у себя в спальне рухнул на кровать как подкошенный.

– Что-то мне нехорошо. Алисия, кликни докторусов.

Алисия закивала. И бросилась бежать… не к придворному докторусу, коего почитала за болвана и шарлатана. А к Лилиан Иртон.

– Лиля, милая…

– Что случилось? – вскинулась Анжелина.

Алисия сделала реверанс.

– Король срочно вызывает графиню Иртон.

Лиля кивнула, раскланялась с принцессами и вышла. Но далеко не ушла. Алисия схватила ее за руку.

– Лиля, вызови Тахира! Королю плохо…

– Что с ним?

– Не знаю… жалуется…

Лиля схватилась за сумочку. Да-да, она вводила их в моду. И сегодня все было при ней. Платок, кошелек, еще кое-что… и самое главное – мини-аптечка, без которой ее сиятельство и из дома не выходила. Несколько порошков в пакетиках.

– Алисия, я пошлю за Тахиром, дай только пару слов ему черкнуть. А еще мне надо осмотреть короля.

– Ты с ума сошла?

– Алисия, не спорь со мной. К нему можно пройти? Веди!

Алисия повиновалась командному тону графини. А вдруг и правда поможет?

Камердинер, ломавший руки у королевской спальни, и слова не сказал против. Приказал король пропускать графиню Иртон, он и будет пропускать. И держать оборону от придворных. Король занят государственными делами. И никак иначе.

Лилиан Иртон?

Ее бы не пропустили. Но… графиня была допущена ко двору, графиня дружила с ханганским лекарем, графиня могла помочь. А придворные докторусы… давно известно – высокие посты занимают далеко не самые знающие. Скорее – самые пробивные.

Да и можно ли допускать к королю людей, которые его сильно не любят за указы о гильдиях?

Лучше уж Лилиан Иртон. Слухи-то о ней ходят хорошие…

Ровно через десять минут Лиля опустилась на колени перед Эдоардом. Его величество открыл глаза.

– Вы?

– Ваше величество, молчите, – приказала Лиля. – Вам сейчас вредно говорить. Дайте пульс посчитать.

Больше всего Лиля боялась инфаркта или инсульта. Чай не мальчик. Хряпнет по сердцу – и привет семье. А что тогда начнется в стране?

Сказала бы она это слово, да пульс считает.

Но пульс порадовал. Сто десять. Это, простите, не инфаркт. Не-эт, там хуже было бы. А такой и у нее бывал перед экзаменами.

Это – нервы. А вот что болит? Выясним. Главное, чтобы пациент в процессе не померши.

Работайте, графиня. Расстегнуть чертовы крючки камзола, развязать все завязочки, осторожно раздеть больного – и заниматься делом. Вы – справитесь. Определенно.

Эдоард сначала пытался сопротивляться, но…

Когда нам плохо, разве мы разбираем, кто есть кто? Эдоарду было плохо и душевно и физически – и он приоткрылся. А Лиля… сейчас она прежде всего была врачом, который видел перед собой больного человека. И вела она себя соответственно.

Король? Крестьянин? Вирманин? На горшке и операционном столе – все вы одинаковы!

И Эдоард доверился графине Иртон. Тем более она была абсолютно уверена в себе и действовала как опытный врач.

Страшно тебе? Тошно? А пациенту страшнее. А потому…

Лиля уверенно проводила пальпацию, перкуссию – и все чаще вздыхала с облегчением. И расспрашивала короля.

– Нет, не говорите. Если согласны – опустите веки. Если нет – не опускайте. Говорить вам пока будет больно.

Вот с этим король был полностью согласен.

– Больно вот здесь и здесь. И боль меняется при вздохе, движении, при надавливании, она не постоянная, не статичная…