— Очень сильно сказано, — сказал он.

— Я тоже всегда так чувствовал, — сказал мистер Клью. — Эль Греко, например…

— С добрым утром! Что вы тут говорите насчет Эль Греко? — одним духом произнес чей-то голос. Тощий, длинный, обтянутый кожей скелет мистера Малларда возник перед ними, как призрак нечистой совести. Мистер Маллард писал каждую неделю в «Еженедельном обозрении». Он обладал огромными познаниями в области искусства и питал искреннее отвращение ко всему прекрасному. Из современных художников он признавал одного лишь Ходлера. Со всеми прочими он расправлялся с беспощадной жестокостью: в своих еженедельных статьях он разрывал их в клочья со священным рвением кальвинистического иконоборца, вдребезги разбивающего изображения Пресвятой девы. — Так чтб вы говорите об Эль Греко? — повторил он. К Эль Греко он относился с особенно страстной ненавистью.

Мистер Клью улыбнулся мистеру Малларду с таким видом, точно желая его умилостивить: он боялся его. Восторги мистера Клью ломаного гроша не стоили по сравнению с учеными и логичными презрительными отзывами мистера Малларда.

— Я просто хотел привести его в качестве примера, — сказал он.

— Надеюсь, в качестве примера неумелого рисунка, хаотической композиции, отсутствия формы, кричащего колорита и истерической тематики. — Мистер Маллард угрожающе оскалил зубы цвета старой слоновой кости. — Творчество Эль Греко может служить примером всего этого, и только этого.

Мистер Клью нервно рассмеялся.

— А каково ваше мнение об этих? — сказал он, показывая на полотна Липиата.

— Весьма посредственная мазня, — ответил мистер Маллард.

Молодой человек слушал, совершенно потрясенный. Похоже было, что в этом деле, сколько ни старайся, все равно ничего хорошего не получится.

— И все-таки, — мужественно сказал мистер Клью, — мне нравится эта ваза с розами на окне с пейзажем позади. Номер двадцать девятый. — Он заглянул в каталог. — И тут насчет этой вещи прелестные стишки:

О красота розы,

Источающей добро и аромат!

Кто созерцает эти цветы

На фоне голубых холмов и спелых нив, тот знает,

Куда ведет долг, и знает, что безымянные Силы

В розе обретают свой голос.

Просто прелесть! — Мистер Клью сделал еще отметку в каталоге.

— Но тривиально, тривиально. — И мистер Маллард покачал головой. — Во всяком случае, стихи не могут служить оправданием плохой картины. Какое грубое сочетание тонов! И как неинтересна композиция! Эта отступающая вглубь диагональ — прием, истрепанный до последней степени. — Он тоже сделал отметку в каталоге — крестик, а над ним кружок, нечто вроде Адамовой головы на пиратском флаге. Все каталоги мистера Малларда были испещрены этими значками; они символизировали его осуждение.

Мистер Олбермэл тем временем отошел в сторону, встречая вновь прибывших. Рецензенту из «Экрана новостей» нужно было объяснить, что портретов знаменитостей на выставке нет. Репортеру из «Вечерней планеты» — сказать, какие картины самые лучшие.

— Мистер Липиат, — диктовал он, — не только художник; он также и поэт и философ. Его каталог — это — гм! — своего рода декларация.

Репортер застенографировал эти слова.

— И очень милая к тому же, — сказал он. — Крайне благодарен вам, сэр, крайне благодарен. — И он поспешил к выходу, чтобы попасть на выставку крупного рогатого скота до прибытия короля. Мистер Олбермэл ласково обратился к рецензенту из «Утреннего земного шара».

— Я всегда считал эту галерею, — сказал громкий жизнерадостный голос, похожий на хор быков и канареек, — положительно mauvais lieu.[59]Чего только здесь не выставляют напоказ! — И мистер Меркаптан выразительно пожал плечами. Он остановился, ожидая свою спутницу.

Миссис Вивиш отстала: она шла медленно, читая на ходу каталог.

— Да это целая книга, — сказала она, — полная стихов, статей, даже рассказов, насколько я могу понять.

— Ах, обычный фейерверк афоризмов, — рассмеялся мистер Меркаптан. — Могу рассказать вам, не заглядывая в книгу: «Заботьтесь о прошлом, а будущее само позаботится о себе»; «Бог в квадрате минус Человек в квадрате равно Искусству плюс Жизнь, умноженному на Искусство минус Жизнь»; «Чем больше Искусства, тем меньше Морали»; только это, пожалуй, слишком умно для нашего друга Липиата. Но я знаю все это заранее. Могу придумать еще сколько угодно таких словечек. — Мистер Меркаптан был в восторге от самого себя.

— Давайте я вам прочту одно из них, — сказала миссис Вивиш. — «Картина — это химическое соединение пластической формы с духовным значением».

— Ну и ну! — сказал мистер Меркаптан.

— «Те, кто считает, что единственно важное в картине — это пластическая форма, подобны тем, кто воображает, что вода состоит из одного водорода».

Мистер Меркаптан скорчил гримасу.

— Что за слог! — воскликнул он. — Le style, e'est l'homme.[60]У Липиата стиль отсутствует. Следственно — неизбежный вывод, — Липиат не существует. Нет, вы только посмотрите! Какие кошмарные пи! Вроде Каррачча с кубическими мускулами.

— Самсон и Далила, — сказала миссис Вивиш. — Вам прочесть?

— Ни в коем случае.

Миссис Вивиш не настаивала. Казимир, подумала она, вероятно, думал о ней, когда писал это стихотвореньице о Поэтах и Женщинах, распятом гении, страданиях и шедеврах, рождающихся в муках. Она вздохнула.

— А эти леопарды очень недурны, — сказала она и снова заглянула в каталог. — «Животное — символ, и его форма полна глубокого смысла. В длительном процессе приспособления эволюция утончила, упростила и сформировала тело, так что каждая часть его выражает одно желание, одну-единственную цель. Тело человека, ставшего тем, что он есть, путем не специализации, но обобщения, ровно ничего не символизирует. Человек — символ всего решительно, от самой уродливой и свирепой животности до высшей духовности».

— Какой ужас, — сказал мистер Меркаптан.

Они подошли к полотну, где были изображены горы и огромные облака, похожие на рождающиеся статуи.

— «Воздушные Альпы», — прочла миссис Вивиш.

Воздушные из янтаря и снега Альпы,

Юноны плоть и алебастр грудей,

Изваянных рукой неверной нетра…

Мистер Меркаптан заткнул уши.

— Не надо, не надо, — взмолился он.

— Номер семнадцатый, — сказала миссис Вивиш, — называется: «Женщина на космическом фоне». — Женская фигура стояла, прислонившись к столбу, на вершине холма, а позади нее простиралась синяя звездная ночь. — Внизу написано: «Для одного, по крайней мере, она больше, чем звездная Вселенная». — Миссис Вивиш вспомнила, что Липиат сказал ей однажды нечто весьма похожее. — Очень многие вещи Казимира напоминают мне, — сказала она, — итальянские рекламы вермута. Знаете — Чинцано, Бономелли и тому подобное. Мне очень жаль, но это так. Эта женщина в белом, достающая головой до Большой Медведицы… — Она покачала головой. — Бедный Казимир!