Людям нужны банальные и стройные концепции, а мир полон несоответствий, конфликтов, абсурда. При этом смена представлений часто происходит в одних и тех же головах.

Почему случилась революция? Чем была Гражданская война? Кого интересуют глубокие ответы…

Кто-то видит в красных лишь «мировой интернационал разрушения», кто-то в белых — «пособников интервентов»…

Возьмем простейший вопрос, из-за которого Максим Горький метался от испуганного отрицания большевиков до их полной поддержки: что есть большинство? Дикари, громилы, темная вода, до поры сдерживаемая ледком? Но это те самые простые люди, к которым обратились христианство и ислам. Ведь устранение сегрегации — путь человеческой истории, и Америка признала своих чернокожих равными белым, а значит, что? А значит, в битве солдат с офицерами, городских окраин Одессы с ее зажиточным центром не могли не победить солдаты и окраины.

Советская власть, что бы ни говорили, — это захват низами власти и столиц. Именно поэтому «сменовеховцы», вглядываясь из эмиграции в красную Россию, называли ее «новой Америкой».

Мне важно не нагружать героя книги и читателя готовыми концепциями. У меня нет заранее известного ответа: кто такой Катаев? — пока я пишу эту книгу.

Не знаю, появится ли окончательный ответ.

Тем временем в «Одесских известиях» появился приказ о мобилизации всех бывших офицеров, и тогда же, в мае 1919 года, Катаева забрали в Красную армию. «Служить пошли все», — отрезал он в «Записках о гражданской войне».

Дальнейшее описано в этом его очерке и не только.

Если смотреть даты, о которых говорил Катаев — прибытие в Александровск, в Екатеринослав после еврейского погрома, выступление свеженазначенного Ворошилова («луганский слесарь»), Синельниково и мятеж махновцев, Лозовая и бой на Лозовой, — все четко рассчитывается по календарю, включая Троицу 1919 года, о которой говорится в очерке 1930 года «Пороги» и рассказе 1951 года «Поездка на юг» (кстати, несмотря на большевистский атеизм, «ветви украшали по случаю Троицы вагоны»).

В «Порогах», вспоминая пребывание в Александровске, он признавал отсутствие у себя и намека на удаль: «Настроение у меня было подавленное… Будущее казалось мрачным, настоящее — безвыходным».

Если почитать архивы воюющих армий, везде одно и то же: дезертирство, нехватка патронов и ружей, проблемы с артиллерией, отсутствие грамотных солдат, а у Красной армии еще и командиров. По дороге половина личного состава дезертировала, пропивала башмаки и гимнастерки, а в бою другая половина перебегала к противнику. Каково это было: русскому стрелять в русского, с легкостью меняя сторону, по сути, стреляя в себя самого?

В бой гнали под угрозой расстрела. Тебя ловят, ставят под ружье, ты сбегаешь, тебя опять ловят и опять под ружье…

Из-за острейшей кадровой нехватки прапорщиков и подпоручиков назначали командовать батареями. В архивах 58-й дивизии есть отчет начальника артиллерии, очень подробный и точно совпадающий с написанным Катаевым. А Катаев оказался именно в 58-й дивизии — он сам сказал об этом критику Людмиле Скорино, что записано в ее книге «Писатель и его время»: «Я остался с четырьмя пушками. Стал командиром батареи. Нас примерно в районе будущего Днепрогэса переформировали. Дали лошадей, снаряды… Подчинили командиру пехотной части 58-й дивизии. Срочно бросили куда-то в сторону деникинского наступления. Мы доехали до Лозовой, дальше двигаться было нельзя».

Маршрут Катаева подтверждает и стихотворение 1919 года, так и названное «Александровск». А в повести «Кладбище в Скулянах» показан визит к бабушке Марии Егоровне в Екатеринославе, ужаснувшейся его споротым погонам и пятиконечной звездочке на фуражке:

«— Боже мой, ты служишь у красных! — воскликнула она.

— Да, я командир батареи».

На Лозовой-то и началось…

В книге командующего Дроздовской дивизией Антона Туркула «Дроздовцы в огне» есть описание белого наступления: «Мы, действительно, мчались: за два дня батальон прошел маршем по тылам противника до ста верст. Стремительно ударили по Лозовой. Помню, я подымал в атаку цепь, когда ко мне подскакал командир 1-й Офицерской батареи нашей бригады, полковник Туцевич, с рослым ординарцем, подпрапорщиком Климчуком.

— Господин полковник, — сказал Туцевич, — прошу обождать минуту с атакой. Я выкачу вперед пушки.

Два его орудия, под огнем, вынеслись вперед наших цепей, мгновенно снялись с передков и открыли беглый огонь. Красные поражены. Смятение».

А так писал Катаев: «Граната проломила крышу вокзала, и из крыши повалил дым и полетели щепки.

Кто-то скороговоркой сказал:

— Добровольческие броневики прорвались в тыл.

Ружейная трескотня приближалась. Шальная пуля щелкнула в рельс и пропела рикошетом. Началась паника».

«Жители рассказывали, что неожиданный сильный обстрел станции вызвал невообразимую панику, — сообщал штабс-капитан Дроздовской артиллерийской бригады Владимир Кравченко в своем обширном труде «Дроздовцы от Ясс до Галлиполи». — Красные стали спешно эвакуировать Лозовую, но когда увидели атакующих их дроздовцев, бросая все, в паническом бегстве стали удирать из Лозовой на Полтаву и Харьков».

Катаев навсегда запомнил этот драп.

«Обезумевшие люди бросились бежать. По густой желтой полосе зари как в агонии скакали всадники, падали стрелки, мелькали руки и ноги. Вся эта бегущая в одном направлении неорганизованная, страшная черная масса, сливающаяся с наступающей ночью, была незабываема».

Вероятно, этот же бег он описал в рассказе 1921 года «Прапорщик», правда, поменяв белых и красных ролями:

«Храброго офицера, видевшего смерть не один раз в глаза, охватил непонятный и неодолимый ужас. Бежать, бежать как можно скорей куда-нибудь подальше от боя. И он побежал. Позади гремели разрывы и кричали поезда…»

В том же июне Катаев уже в Полтаве, о чем написано в его очерке «Короленко» (1922): «Наше положение было ужасным».

Любопытна финальная часть очерка. Короленко спросил:

«— Вы кого любите из современных писателей?

— Белого, Бунина».

Здесь напрашивается убрать запятую — и оставить просто:

— Белого Бунина.

«— Учитесь у Бунина, он хороший писатель.

Это была моя последняя встреча с Короленко».

Полтава возникла и в катаевском стихотворении того же времени. В Полтаву он наведывался несколько раз, здесь жила воспитавшая его тетя Лиля. Вскоре город взяли белые.

В книге «Отец» 1928 года издания финальная, позднее вымаранная главка «Записок о гражданской войне» отдана Троцкому. Из-за малодоступности этого текста приведем его почти целиком.

«В половине шестого утра стало известно, что в шесть через станцию пройдет поезд Троцкого». Занятно, что той же строкой начиналось гораздо более позднее его стихотворение «Соловьи» (1945):