— Заметь, Витюша, — произнес следователь, — всего лишь на единственном фото из всей сочинской колоды запечатлена Ницкова с этими двумя мужчинами. «Мефистофель», конечно, известен всем, а вот личность второго надо бы поскорее установить.

— Похоже, я видел этого красавчика, — задумчиво сказал Тропников. — Лицо вроде бы знакомое, прическа, улыбка… А где видел — вспомнить не могу.

— Нам не вспоминать, искать его надо, — жестко возразил Корначев. — А по сему на днях полетишь в Сочи. Не спрашивать же нам, кто он, у господина Пшеничного? Пока явно рановато, плод еще не созрел.

Не без помощи госпожи Удачи тех двадцати минут, в течение которых эксперт-криминалист Людмила Титова разговаривала с тяжелораненым Виталием Костровым, хватило для составления фотороботов убийц Ницковой и Овчаренко.

Правда на это у Людмилы ушло почти девять часов — весь рабочий день. В течение этого времени на листе ватмана с помощью набора прозрачных слайдов, изображающих части человеческого лица — его контур, особенности волос, глаз, ушей, рта и прочих анатомических деталей, она смакетировала физиономии киллеров.

Для Людмилы, рисовавшей с детства, столь длительный процесс не составил особого труда. Скорее его можно было назвать удовольствием, сладким на десерт, после исследования чьих-то отпечатков пальцев на бутылках, оставшихся от криминальных застолий или следов обуви при расследовании многочисленных краж.

Наблюдавший за макетированием начальник кримлаборатории черноволосый и загорелый майор Казарян, неравнодушно относящийся к девушке и даже за ней приударявший, то и дело останавливался у стола Титовой. Фразы майора были коротки и шутливы. При всем желании поболтать со светловолосой блондинкой, ему не хотелось отвлекать ее от работы.

— Почему, уважаемая Людмила Михайловна, у того, что справа, один глаз ниже другого, а между ними отсутствует необходимый нос? — спрашивал Казарян.

Выслушав шутливый ответ о том, что нос сейчас возникнет, майор на время успокаивался, выходил в свой кабинет, чтобы вскоре появиться вновь.

— Симпатичные у тебя получаются ребята, — огорченно вздыхал он в следующий раз. — Этот, что брюнет, ну прямо настоящий Марчелло Мастроянни, а белобрысый за молодого Харатьяна сойдет. Учти, Людмила-джан, я уже ревную. А посему сходим в столовую, сегодня я угощаю.

После обеда, рассказав пару анекдотов, Казарян надолго исчез. Вначале его вызвало начальство, потом он уехал на какое-то происшествие. Появившись в кримотделе около шести, он незамедлительно направился к Титовой.

Девушка уже заканчивала работу, переведя изображение киллеров на экран компьютера. Оставались последние детали, кое-какие штрихи. Увлекшись, она не заметила, как майор возник у нее за спиной.

— Спасибо за труд, товарищ старший лейтенант, — официально, но проникновенно произнес Казарян.

Девушка, вздрогнув от неожиданности, повернулась к нему:

— Ох, Роман Ашотович! Как же вы меня испугали!

— Ты говоришь, я тебя испугал? — Казарян картинно прижал левую ладонь к сердцу. — Это ты меня, Люда-джан, испугала. Почему этот, что справа, брунет, как две капли воды на меня похож? Едва опубликуешь свои портреты, как ребята из МУРа, тот же Ромашкин, что за тобой приударяет, за мной придет. Мигом арестует, и останешься ты, женщина, без любимого начальника…

Уже к утру следующего дня было размножено несколько сотен экземпляров фотороботов убийц Екатерины Ницковой. Они появились на улицах столицы и всех подмосковных городов в многолюдных местах: на вокзалах, в аэропортах, на бензозаправках, у входов на рынки и стадионы.

Вечером по центральному телевидению и местным телеканалам в сводках новостей прошли их изображения с краткими комментариями, описанием деталей и предметов одежды. Сразу после этого в райотделы милиции и по указанным телефонам МУРа пошли первые звонки. Оперативники только приступили к работе и начали проверять поступавшие сообщения, как на квартире у Алексеича раздался поздний звонок.

— Через десять минут выходи к подъезду, — приказал старику чей-то голос. — Надо все обмозговать и съездить к Руслану, проверить, тихо ли сидит. Здорово менты поработали. На фотографиях твои ребята будто живые — один к одному.

Старик заполошно засуетился, быстро одевшись, перед тем как выйти к машине он хватил с отчаяния почти полный стакан водки. Затем положил в темно-коричневой кожи портфель бутылку коньяку, пару бутылок пива, несколько банок консервов. Он взглянул на часы: десять минут прошло, пора выходить. Еще какое-то мгновение ушло на раздумья, после чего он рванулся в ванную и, достав со дна стиральной машины, заполненной грязным бельем, какой-то предмет, сунул его во внутренний карман куртки.

Спускаясь по лестнице, он почувствовал себя куда увереннее, даже начал мурлыкать про себя любимый мотив, отдаленно напоминающий «Дубинушку». Растерянность, вызванная неожиданным звонком, таяла на глазах. Уже начала действовать водка, выпитая натощак, к тому же в свертке, извлеченном со дна «Вятки», находилась столь надежная штука, как пистолет Макарова с двумя обоймами.

В машине, видавшей виды темно-зеленой «шестерке», он увидел троих. Двое были ему незнакомы, с одним, Александром Точилиным, ранее приходилось встречаться.

Его усадили на переднее сидение. Точилин, сидевший за рулем, как только развернулись и выехали со двора, с усмешкой произнес:

— Ого, даже с портфелем, Алексеич. Похоже, к Руслану ты надолго собрался.

— Я, парень, со своим хожу, и вам, молодым, того же советую. А то не раз так бывало — гости на порог, а хозяин — за бутылкой. Свое, домашнее, оно как-то надежнее.

— Верно говорите, Трофим Алексеевич, — вежливо откликнулся один из сидевших сзади. — Лишняя бутылка с доброй закуской еще никому не мешала. И то сказать, мы бы вас не потревожили, да боимся с дороги сбиться. Вы ведь у Руслана прежде бывали?

— А то, — оживился старик, — я из тех же краев, из Дивеева. А Русланушка с мамашей жили через деревню от нас, в Керенском. Это и к дороге ближе, километрах в тридцати от ореховской трассы.

— Значит, судьба, Алексеич, в родных местах побывать, — включился в разговор Точилин. — Мы ненадолго, туда-сюда, впрочем, если затоскуешь по родине, можем и в Керенском оставить.

— Ну, уж нет, — старик достал сигареты, — я теперь житель столичный. И по родине никак не страдаю. Вот будет разрешительная команда на юг двину. К морю или в санаторий, кости погреть, да за молодыми бабами побегать. Ох, поживем еще, какие наши годы…

По дороге Трофиму Алексеевичу растолковали, что поездка вызвана серьезными обстоятельствами. Уж очень портреты Руслана, расклеенные во всех видных местах, похожи на подлинного героя. А посему велено взглянуть на него, дабы в случае надобности изменить внешность до неузнаваемости.

— Мы только взглянем, поправим по возможности прическу, лицо, — пояснил, закурив, старший. — Пройдет недельки три, вы нам опять понадобитесь. А что, Руслан один живет?