Вот и дом номер четыре, и машина мягко присела прямо перед самым подъездом.

— До свиданья. — Андрюша протянул руку.

— Бывай. А квартиру найдешь? Номер восемь.

— Это как ножницы?

Шофер сначала не понял.

— А, ну да. Два колечка.

Мальчик выпрыгнул из машины и огляделся: так вот где живет теперь его папа! Ничего. Дом как дом. И голуби под крышей. С большим трудом он все же отыскал квартиру с «ножницами». Осторожно постучал. Открыла ему молодая женщина, и Андрюша сразу же узнал ее — Мояника! Она была точь-в-точь такая же, как и во сне, только коса была не черная, а рыжая, но это было неважно. А важным было то, что и Мояника узнала его, хотя никогда его и не видела. Глаза ее сразу засмеялись, а потом заплакали, а руки тянулись к Андрюше и никак не могли дотянуться — дрожали.

— Андрей, неужели ты? Ну, не стой же на пороге. О господи!

Она провела его в комнату и посадила в кресло, а сама продолжала стоять, обрушивая на Андрюшу град ненужных, бессмысленных слов:

— Ты есть хочешь, Андрей? У меня сегодня пирог есть — с яблоками. Ты любишь с яблоками?

Ему понравилось, что она говорит ему, как взрослому, — Андрей, но при чем тут пирог, да еще с яблоками?

Он насупился и, глядя в пол, басом спросил:

— Отец где?

Теперь уж Мояника не выдержала и совсем расплакалась:

— В больницу увезли.

— Когда?

— Сегодня ночью.

У Андрюши зачесались глаза, но он вспомнил, как Мояника писала ему: «Будь мужчиной», — и потому только сказал:

— Пить хочется.

Мояника бросилась на кухню, а когда вернулась, то уже не плакала, только глаза были все еще мокрые, но все равно веселые, и не поймешь по ним: хотят ли они плакать или смеяться.

Андрюша напился, и, наверное от холодной воды, ему стало спокойно на душе.

«Ничего, полечится и домой придет, — подумал он об отце. — Я тоже лежал в больнице. В прошлом году еще. Зато сколько игрушек понадарили…»

— Спасибо, — сказал он Моянике и протянул кружку.

Мояника взяла кружку, но не уходила, а стояла и смотрела на Андрея, и ничего не говорила, просто смотрела, и все. Но была она такая маленькая и грустная, что ему захотелось ее успокоить. И вдруг он вспомнил:

— А знаешь, когда я был большим, а ты маленькая, я тебя защищал от фашистов. Тебя и папу. Помнишь?

— Помню.

Мальчик удивился:

— Правда, помнишь?

— Конечно. Гранатами.

Андрюша внимательно посмотрел на нее и добавил:

— Ты не бойся. Я тебя всегда буду защищать, Мояника.

Она нагнулась и заглянула ему в глаза:

— Как ты сказал?

— Мояника.

— Мояника, — повторила она и опустилась на стул. Прикрыла глаза рукой. И так сидела долго, так долго, что Андрюше стало скучно.

— Пойду голубей погоняю, — сказал он и направился к двери.

Голуби сидели на карнизе окна и, ни о чем не подозревая, спокойно чистили себе носы. Андрюша заложил в рот четыре пальца, как учил его отец, и свистнул. Свиста не получилось, послышалось одно шипенье, но голуби все равно взвились и полетели — маленькие-маленькие в таком большом синем небе…

ФЕВРАЛЬ — КРИВЫЕ ДОРОГИ (РАССКАЗ)

I

Компания для охоты на лосей подобралась веселая: Андрей Иванович, его друг седеющий инженер-физик Петухов — добрый малый, заядлый анекдотчик, талия в два обхвата, и два молодых сотрудника института — Игорь и Володя. Всю дорогу они дурачились и пели песни.

Вез их на новенькой черной «Волге» шофер Петухова Федя, белобрысый, с румянцем во всю щеку.

Когда отъехали от Москвы километров пятьдесят, выяснилось, что на пятерых у них только два ружья, к тому же Петухов, хоть и имел ружье, стрелять боялся. А Игорь и Володя заявили, что они состоят членами Общества охраны природы и убивать оленей никому не позволят.

— Каких оленей? Вы что — в тундру, что ли, собрались?

Шофер Федя остановил машину и несколько секунд просидел, удивленно глядя на своих пассажиров.

— Ну ладно, — наконец изрек он, — хоть зимний лес вам покажу. Небось сроду не видели?

Свернули на проселочную дорогу. Песни тотчас же смолкли — в машине так трясло, что впору было думать о сохранении жизни. И все-таки, несмотря на худую дорогу, шофер дотянул до хаты знакомого лесника. Навстречу машине выскочили две огромные собаки и маленькая девочка в калошах на босу ногу.

— Дядь Федь! Дядь Федь! — запрыгала она на снегу. — Хорошо, что вы приехали, только папани нетушки!

— А где же он?

— В Москву уехавши!

— Вот тебе и раз. Мы из Москвы, он в Москву. А зачем он уехал?

— На совещание вызвали. И мамани тоже нетушки. В сельпо потопала. А Ленька дома, у него ухо отмороженное.

Так бы она и еще прыгала на снегу, сообщая все домашние новости, если бы шофер не подхватил ее под мышки и не внес в хату.

В хате лесника топилась печь и пахло подгоревшей картошкой. Это Ленька- отмороженное ухо поставил чугунок в печь, а воды в картошку налить забыл.

— Ну, Наташенька, — спросил у девчонки шофер, — чем угощать нас будешь?

Не отвечая, Наташа тотчас же слазила в подпол и выставила на стол все, что нашла: огурцы и сало, квашеную капусту и вишневую настойку.

Ждать лесника было бесполезно: кто знает, сколько продлится совещание, раз уж для этого в Москву вызвали.

И тогда Ленька, несмотря на отмороженное ухо, вызвался сам проводить охотников в лес.

Лес начинался тут же, за стожками сена, огороженными колючей проволокой, и весь был запорошен снегом. Он был разбит на квадраты, меж которых пролегали широкие просеки. Ленька подвел охотников к одному из квадратов и деловито, без лишних разговоров, расставил всех на номера. Сам с собаками пошел в загон. Правда, пройдя немного, он вдруг вернулся:

— Дядь Федь, а они знают, что самок бить не разрешается?

— Знаем, знаем, — заверил его Петухов, но, как только Ленька скрылся в лесу, принялся расспрашивать шофера: — А как же их различить, кто самец, а кто самка?

Впрочем, он не стал слушать разъяснений, а передал свое ружье Андрею Ивановичу:

— Ты ж все-таки на фронте был.

Шофер предупредил: стоять тихо, не кашлять, не чихать — в сухом морозном воздухе даже слабый звук слышен на километры. И Андрей Иванович молча стоял под сосной, вглядываясь в снежную пелену. Скосив глаза чуть в сторону, он видел, как замерли на своих номерах Игорь с Володей, как