Женщина тихо кивнула и опустила взгляд на руки, красные и мозолистые, с ногтями, обгрызенными до самого мяса. Кожа у основания ногтей расковыряна и содрана. Левой рукой она сжимала правую, нервно крутя обручальное кольцо.

— Миссис Финкельштейн… Сима, — продолжила я, — поймите, мы должны решить этот вопрос. А вдруг она не сбежала? А вдруг с ней что-то случилось? С каждой минутой шансов найти ее становится все меньше и меньше.

Жена ребе подняла на меня глаза и, собравшись с силами, сказала:

— Я знаю, вы хотите нам помочь. Но это не ваше дело. Мой муж сам найдет Фрэйдл. Ему не нужна помощь. Ни полиции, ни кого-либо из вас.

Она встала со стула и ушла из кухни. Тихо ругаясь, я последовала за ней. Она открыла входную дверь, и я, спустившись по лестнице, вышла через калитку на улицу.

Эта семья и эти люди не переставали меня удивлять. Как и мои родители, они приехали в Америку из shtetl — крошечной еврейской деревушки где-нибудь в Восточной Европе. Жизнь в изоляции, пронизанная традициями и религиозными обычаями, которую семья Фрэйдл вела здесь, в сердце Лос-Анджелеса, мало чем отличается от жизни наших прадедов в Польше, Литве или России. И моя жизнь в ассимиляции и с мужем неевреем протекает даже не в соседнем мире — а совсем в другой галактике. И как могли люди одной и той же национальности, одних и тех же корней, одного и того же вероисповедания разойтись настолько далеко друг от друга?

Наконец я добрела до магазина Нетти. Она сидела на корточках и пускала мыльные пузыри для Исаака, которого устроила рядом. Он радостно смеялся, а Руби гонялась за пузырями по магазину. Пока я отсутствовала, в лавку заглянули несколько покупательниц, но они, похоже, были не против подождать, пока их обслужат. Все они — уже немолодые женщины — стояли возле прилавка и улыбались, глядя на моих детей.

Заметив меня, Нетти, кряхтя, поднялась с пола и занялась заждавшимися покупательницами. Когда наконец все они ушли, она повернулась ко мне.

— И? Что сказала Сима?

— Она отказалась. Сказала, что ее мужу виднее.

Нетти презрительно фыркнула.

— Нетти, расскажите мне о женихе Фрэйдл.

— О мальчике Хиршей? Отличная партия для нашей Фрэйдл. Очень влиятельная семья. И богатая.

— Да, вы уже говорили. А Фрэйдл согласилась на брак?

— Все согласились. Барух доволен. Семья Хиршей счастлива. Мальчику Фрэйдл понравилась. Все уже решено.

— А мать Фрэйдл? Что она говорит?

— А, Сима, — Нетти покачала головой. — Сима считает, что Фрэйдл должна выбирать сама. Сима верит в брак по любви. Не спрашивай, почему. Ее брак таким не был. Родители решили за нее, и все. Сима с Барухом счастливы. Достаточно. В общем, у них хорошая семья.

— А Фрэйдл сама выбирала этого… как его звать… Хирша?

Нетти напряглась.

— Ари Хирша. Мальчика зовут Аарон, но мы его называем Ари.

— Так она сама выбрала Ари Хирша? — настаивала я.

— Не совсем, — призналась Нетти.

— То есть как, не совсем? Она сказала «да» или «нет»?

Нетти пожала плечами.

— Она не согласилась, вернее, не совсем согласилась. Но и не отказалась. Сказала Баруху, что ей нужно подумать. Сказала, что не будет перечить родителям и выйдет замуж, но ей нужно понять, хочет ли она быть женой Ари Хирша.

И тут мне в голову пришла мысль. Если этот союз так важен для отца Фрэйдл и если она все-таки отказалась, мог ли он заставить ее вступить в брак?

— Нетти, хочу задать вам еще один вопрос. Не поймите меня неправильно, но что бы сделал ваш брат, если бы Фрэйдл отказалась выйти замуж за мальчика? Он бы мог ее принудить?

Нетти посмотрела на меня и решительно покачала головой.

— Барух, может, и попытался бы выдать Фрэйдл за Ари Хирша, но Сима бы этого не позволила. Можешь мне поверить, она всегда говорила, что девочка сама должна выбирать. Она бы не разрешила навязывать дочери мужа.

У меня возникло очередное предположение.

— А если, допустим, ребе Финкельштейн все-таки смог это провернуть? Стала бы Сима возражать, если бы брак уже заключили?

— Брак есть брак. Если он заключен — ничего не поделаешь.

— Знаете, Нетти, у вашего брата должна быть причина, почему он не хочет обращаться в полицию. Возможно, он просто знает, где Фрэйдл. Ваш брат мог послать ее к Хиршам против воли и ничего не сказать об этом Симе?

Нетти взглянула на меня. Как ни странно, мой вопрос ее не очень-то удивил.

— Все возможно, — сказала она.

Когда в десять вечера мой муж вернулся домой, я уже все решила.

Когда Питер зашел в спальню, я стояла над пеленальным столом Исаака. Этот стол пришлось переставить в нашу комнату, когда мы поняли, что в ближайшее время маленький деспот не собирается спать в детской с Руби. Одной рукой я зажимала нос, а второй пыталась разобраться с запачканными вещами и ребенком.

— Привет, дорогая, — сказал Питер, целуя меня в щеку. — Какой ужас.

— Знаю. Гадость страшная, — согласилась я. — Но почему зеленое? Могу поклясться, что сегодня этот малыш не ел ничего такого ядовито-зеленого оттенка.

— Ладно, иди передохни. Я сам разберусь.

Я вручила ему коробку салфеток и, помыв руки, растянулась на кровати.

— Послушай, Питер. Мама все зовет, чтобы я приезжала к ним с папой в Нью-Джерси.

— Сейчас я вряд ли смогу бросить работу.

— Да, знаю. Я подумала, может, самой съездить туда с детьми?

— Съезди.

Вот так. Никаких «пожалуйста, не оставляй меня». Никаких «я буду без тебя скучать». Ничего.

Когда я сообщила матери, что мы решили их навестить, она прямо завопила от радости. Даже составила список детских вещей, которые нужно купить или одолжить к нашему приезду, а ее готовность немедленно устроить у себя в доме детскую уже начинала меня пугать. Я взяла билеты на ближайший ночной рейс в Нью-Йорк. Слава Богу, что у нас существуют бесплатные мили для постоянных пассажиров! Я уже подумывала, не пожертвовать ли еще миль так 25000, чтобы взять отдельное место Исааку, но потом решила, что рискну усадить его на колени. Да и кто полетит в Нью-Йорк ночным рейсом в середине недели? Я уложила в три чемодана все вещи, которые могут нам понадобиться — включая молокоотсос, десять смен одежды для детей, все детские лекарства, известные человечеству, а также целый набор игрушек, настольных игр, погремушек и кукол. Можно подумать, что мы едем не на неделю в Нью-Джерси, торговую столицу мира, а в Антарктиду на год.

На следующий вечер Питер отвез нас в аэропорт и проводил до выхода на посадку, несмотря на все мои уверения, что ему незачем мучиться в очереди на регистрацию. Он покорно донес все шестьдесят мест ручной клади и развлекал Руби, пока я перед самым полетом меняла Исааку подгузники. Наконец сообщили о начале посадки, Питер сгреб меня и заключил в медвежьи объятия.