– Мой долг – пресекать любые попытки подрыва государственного строя.

– Так что же это?.. По-вашему, выходит, что моя племянница и внучка покусились на монархию? – вмешалась в разговор графиня Румянцева. Сейчас, со сверкающими от злости глазами, она больше не казалась приятной старой дамой. Перед Бенкендорфом предстал боец.

– Если они не сами, по одним им известным причинам, устроили взрыв, им нечего опасаться, – с деланым дружелюбием откликнулся генерал. Он внимательно ловил мгновенную смену выражений на лице графини Чернышёвой. Та сначала оскорбилась, а потом явно испугалась. Этого Бенкендорф и добивался. Теперь он заговорил вкрадчиво: – Софья Алексеевна, вы уж не обессудьте, но и меня поймите. В экипаже, кроме вас и графини Веры, никого не было, слуг я в расчёт не беру – уж они мелки для такого покушения. Ну а раз так, то вы должны мне рассказать, кому мешаете. В чём дело?.. Это месть?.. А может, корысть?.. Вдруг вы чем-нибудь обидели опасных людей или графиня Вера кому дорогу перешла? Или дело куда серьёзней и с вашим сыном связано?

На Чернышёву было жалко смотреть: её и до этого заплаканное лицо покраснело ещё сильнее, из глаз хлынул настоящий поток, она громко всхлипнула и, рухнув в кресло, закрыла лицо руками.

– Полегче, сударь! – злобно пробурчала Загряжская, а старая графиня подошла к своей племяннице и заслонила её собой.

– Не могу ничего поделать, служба, знаете ли, – развел руками Бенкендорф. – Беседы этой нам с вами не избежать, ведь нынешнее происшествие неминуемо станет известно государю. Он с меня спросит, да и вы должны быть заинтересованы в аресте злоумышленников.

Наталья Кирилловна разразилась было возмущённой тирадой, но Румянцева перебила подругу:

– Погоди-ка, Натали, пусть генерал лучше задает нам вопросы, тогда и дело сдвинется и поводов для обид меньше будет. – Она повернулась к Бенкендорфу и предложила: – Вы спрашивайте.

– Как угодно, – невозмутимо согласился тот. Пока всё шло как по маслу, он вел этих дам в нужном для себя направлении, а они даже не подозревали об этом. – Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы кого-нибудь из товарищей вашего сына по преступному сообществу, из тех, кто обижен на вашего Владимира?

Почти овладевшая собой Софья Алексеевна вышла из-за спины тётки и тихо пояснила:

– Друзья Боба служат с ним в одном полку. Они находятся в Петербурге, а я с дочерьми живу в Москве. Я не знаю даже имён этих молодых людей.

– Вы хотите сказать, что никто из них не мог выбрать вас в качестве мишени для своего удара?

– Повторяю: я с ними не знакома. Откуда мне знать о мыслях и намерениях этих людей? – уже твёрдо сказала Чернышёва. Она гордо выпрямилась и теперь даже казалась выше.

– Они же все у вас в крепости сидят, – каркнула со своего места Загряжская. – Вот у них и спросите.

– Спросим, обязательно спросим, а пока давайте побеседуем о, так сказать, прозаических предметах. Кто наследует Софье Алексеевне и её дочери? Вот если бы сейчас случилась кончина обеих, кто стал бы наследником?

– Это даже смешно, – вмешалась Румянцева, она ухватила вновь побледневшую племянницу за локоть, прижала её к себе и, вперив суровый взгляд в генерала, заявила: – Всё имущество семьи принадлежало Владимиру Чернышёву и сейчас арестовано. Ни моей племяннице, ни внучке нечего оставлять. У девочки даже приданого нет. Всё забрали!

О!.. Как же все удачно складывалось!.. Вот и пошёл разговор на скользкие темы. Вот-вот должно было прозвучать заветное имя, и Бенкендорф надавил ещё чуть-чуть:

– Помилуйте, сударыня, нет такого закона, чтобы девиц без приданого оставлять! Я сам недавно занимался восстановлением прав малолетнего сына князя Волконского. Достояние отца реквизировано, но ребёнку выделили его часть. Всё по закону! Не может быть, чтобы ваших дочерей обездолили только потому, что их приданое хранил брат-опекун. Нужно подать прошение – и, что положено, вам вернут.

Взгляд Софьи Алексеевны заметался: она колебалась, стоит ли говорить с тюремщиком своего сына об интересах дочерей? Бенкендорф поднажал. Немного, совсем чуть-чуть:

– Я думаю, что вы поступите по закону, истребовав из казны приданое.

– Мы всегда поступаем по закону, – подсказала ответ Загряжская, и Софья Алексеевна молча кивнула.

– Значит, средства у вашей семьи уже есть. Раньше или позже, но они будут возвращены. Кто тогда наследует вам и графине Вере? Младшие дочери?

– Естественно, – чуть слышно подтвердила Чернышёва.

Отлично! Главное почти сказано… Агент подробно расписал в своих донесениях разговоры генерал-лейтенанта с супругой о необходимости поддержать семью «кузины Софи». Бенкендорф прекрасно знал о сделанном, но пока не принятом предложении юным графиням и их матери перебраться в дом Чернышёва. Теперь не хватало только одного: чтобы пострадавшая женщина сама рассказала о претензиях своего родственника на опекунство.

– Ваши дочери пока очень молоды. Кто будет опекать их и распоряжаться средствами семьи в случае кончины матери? – подсказал Александр Христофорович.

Не понять, к чему он клонит, было невозможно. Бенкендорф твёрдо смотрел в глаза откровенно перепуганной Софьи Алексеевны. Та опять повисла на тётке. В её зрачках пылало отчаяние. Чернышёва уже сложила два и два и осознала, что их пытался убить «кузен Алекс». Ожидая заветного имени, генерал затаил дыхание, но Софья Алексеевна молчала. Тяжелое, будто грозовая туча, молчание становилось невыносимым, казалось, что ещё чуть-чуть, и всё вокруг расколется – разлетится от неминуемого взрыва, а весь мир вместе с этой комнатой рассыплется на множество кусков. Но Бенкендорф не сдавался – сверлил женщину взглядом… Ответ прозвучал, откуда не ждали:

– По желанию их матери опекуном юных графинь Чернышёвых будет мой зять – граф Кочубей. Надеюсь, что вы не подозреваете столь почтенного человека в сегодняшнем злодействе? – язвительно поинтересовалась из своего кресла Загряжская.

«Вот и всё! Победа ускользнула – утекла сквозь пальцы», – понял Бенкендорф и вдруг вспомнил, что точно такой же ехидный вопрос задал совсем недавно выскочке-жандарму. Ответ на него подразумевался лишь один, и генерал с насмешкой повторил слова бедняги Иванова:

– Никак нет, сударыня, я, видно, неудачно выразился.

– Да-да, опекуном девочек в случае моей смерти будет Виктор Павлович Кочубей, – подтвердила и Чернышёва.

– Ну, тогда и этот мотив отпадает, – сообщил Бенкендорф и с изрядной долей чёрного юмора послал в цель парфянскую стрелу: – Поскольку графа Кочубея в Петербурге не было, то он не считается причастным к сегодняшнему преступлению.

Генерал поклонился и вышел. Сбегая вниз по лестнице, он, конечно, жалел, что в последний момент рыба сорвалась с крючка, но это, как ни странно, его не очень огорчало. Лица его собеседниц не лгали, он читал по ним, как по открытой книге. Так что агент не ошибся, а раз так, то соперник обязательно вновь потеряет бдительность. Вот тогда Бенкендорф и захлопнет свою мышеловку – уже навсегда. Вспомнились лица потрясённых его наглостью дам. Александр Христофорович тихо засмеялся: то-то сейчас в гостиной разговоров будет!