слона?! – Нет, мне это порядком надоело. Я чувствую, что сейчас взорвусь. – Пап, вот скажи, пожалуйста, что там праздновать? Мои средние результаты? Ростам скоро заканчивает университет, с ним будете праздновать.

На сей раз тишина в трубке затягивается. Наконец папа вздыхает.

– Этот концерт для тебя так важен, Фереште?

– Ну да! Я очень люблю «Ковчег».

– А что будет, когда ты вернешься домой? Твоя одержимость пройдет?

– Почему она должна пройти?

– Потому что это твоя жизнь, – говорит папа. – А не жизнь какой-то группы.

Я застываю посреди улицы. До дома Джульетты рукой подать, вокруг никого. Во всем мире остались только приглушенный желтый свет фонарей и дождь, пятнающий тротуар.

– Я всего лишь хочу пойти на концерт, – глухо отвечаю я. – И потом мне станет лучше.

– Разве сейчас ты плохо себя чувствуешь, девочка моя?

Не думаю, что чувствую вообще хоть что-то. Кроме «Ковчега».

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

– Джим-Боб! Ты чего звонишь так поздно? Что стряслось?

Мне сложно говорить, потому что я плачу. Хотя вообще-то не собирался. Просто в колонках заиграл Фрэнк Оушен, и я вдруг подумал, что дедушка умрет (ведь когда-нибудь это случится), пошел искать Роуэна, но он был в своей спальне с Блисс: они стояли у окна и смотрели на дождь, Блисс положила голову ему на плечо, а Роуэн обнял ее за талию. Я отвернулся и расплакался, потому что чувство одиночества накрыло меня с головой. Со мной иногда бывает.

– Джимми, Джим, поговори со мной, сынок. Что случилось?

– Я… я просто хотел тебе позвонить.

Дедушка тяжело вздыхает.

– Ох, Джим-Боб, ладно тебе. Что не так?

Я сажусь на кровать.

– Я… Мне стало грустно.

– И почему тебе стало грустно?

Очень сложно объяснить что-то, когда рыдаешь. Мне ужасно стыдно.

– Что-то произошло? – снова спрашивает дедушка.

Я качаю головой и всхлипываю:

– Нет, ничего.

– Тогда в чем дело, Джим-Боб?

– Мне кажется, что я всем вру… А я больше не хочу никому врать.

Дедушка снова вздыхает.

– Ох, Джимми. Но мне-то ты не врешь?

– …Нет.

– Значит, ты врешь не всем. А теперь рассказывай, в чем дело.

Я неловко вытираю глаза.

– Я не знаю, кто я. И все, что я делаю, кажется одной большой ложью. Каждый день я просыпаюсь, и мне приходится быть знаменитым Джимми Кага-Риччи. Улыбаться на камеру, общаться с людьми… Но я не понимаю, а где во всем этом я? И есть ли вообще. Кто я такой?

Дедушка хмыкает.

– Джимми… Ты еще молод. В твоем возрасте многих мучают эти вопросы. Ответы придут, надо только подождать.

– Я себя ненавижу.

– А это еще почему?

– Кем бы я ни был, я плохой человек.

– С чего бы это?

Я качаю головой.

– Не знаю. Просто я плохой. Я всем вру.

– О чем ты врешь?

Я лезу в карман и достаю дедушкин нож. На нем выгравировано имя моего прадеда – Анджело Риччи. Когда в ладонь ложится тяжесть рукоятки, я чувствую себя настоящим и вспоминаю, что был рожден не для того, чтобы биться в золотой клетке, которую сейчас напоминает моя жизнь. Так ведь?

– Куда бы я ни отправился, что бы ни сделал… Я вру. Притворяюсь. И все смотрят на меня и ждут, когда я оступлюсь.

– Но Джим-Боб… Это нормально. Ты надеваешь маску перед людьми. Все так поступают. Это не делает тебя плохим. Сынок, это способ защиты. Ты защищаешь то, что тебе дорого. Нечего тут стыдиться.

– Но я ужасно себя чувствую.

– Такая уж у тебя жизнь, мальчик мой.

Глаза снова наполняются слезами.

– Тогда я не хочу так жить.

– Не говори так, Джимми.

– Не хочу, – упрямо повторяю я.

– Джимми. – Голос дедушки твердеет. – Ты пьян?

– …Нет.

– А вот теперь ты точно врешь. Роуэн рядом?

– Нет.

Дедушка сердито пыхтит.

– Джимми…

– Дедушка, я не справляюсь.

– А что поделать, Джим-Боб? Мне уже восемьдесят четыре. Всем нам рано или поздно приходится справляться самостоятельно.

– Я не смогу. Когда тебя не станет… Я не хочу тут оставаться.

– Даже слышать об этом не хочу. Все с тобой будет хорошо! – говорит дедушка. – Ты слышишь меня, Джимми? Все с тобой будет хорошо, сынок. Давай, не плачь. Ну тихо, тихо. Я пока еще здесь. Выше нос, мальчик мой. Тихо, тихо. Дедушка здесь. С тобой все будет хорошо. Все будет хорошо.

Среда

Помилуй нас Боже: мы сожгли святую.

Солдат после казни Жанны д’Арк

АНГЕЛ РАХИМИ

Ничто так не бодрит с утра, как сообщение в твиттере:

Это ты сделала, да?

Хотя я не успела прочитать, кто его написал, само сообщение кажется до того зловещим, что сердце пускается в бешеный галоп. С меня мигом слетают остатки сна. Я рывком сажусь на кровати, совсем как вчера – когда утро началось с новостей о Джоуэне. Тру глаза и снова смотрю на экран телефона. В строке «Отправитель» – Блисс Лэй.

Ага. Ладно. Какого хрена?

Я моргаю и дочитываю сообщение до конца.

Блисс Лэй @blisslai

Это ты сделала, да? Ты им рассказала.

Что я сделала? Кому и что рассказала?

Дверь комнаты тихо скрипит, и я оборачиваюсь. На пороге стоит Джульетта: она уже оделась. Когда на рассвете я выползала из кровати, чтобы помолиться, Джульетта спала в своей постели. Я не слышала, как она вернулась ночью, но обрадовалась, что она не осталась у Мака в комнате. И все же не могла заснуть еще целый час – слишком много мыслей крутилось в голове.

Джульетта молча протягивает мне телефон. Экран сияет так ярко, что я не могу разглядеть, что именно она хочет показать. Но это и не нужно.

– У Роуэна есть девушка, – упавшим голосом произносит Джульетта. Вид у нее такой, будто ей сообщили о смерти близкого родственника.

Я недоверчиво смеюсь.

– Да ладно.

– Ангел! – рявкает она с неподдельной злостью. А потом ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать. – Я не шучу.

– Ничего не понимаю, – бормочу я.

И не хочу понимать. Этого просто не может быть. Я хочу вернуться во вчерашний день, когда в моей голове все было реально. Когда я могла прочитать историю и поверить в нее, а настоящая жизнь не имела значения.

Вот только она решила преподать нам урок и напомнить, кто здесь главный. Возможно, я уже в том возрасте, когда с ней придется считаться.

– Все, что было вчера… – с трудом сглатывая, говорит Джульетта. – Джоуэн. Это неправда.

Она подходит ко мне и показывает фотографии.