— Ты с папой почти тридцать лет, — напомнила ей дочь. — И вы до сих пор друг друга интересуете.

— Папа — мой муж, — ответила Валери многозначительно. — Неспроста из всех молодых людей, за мной ухаживавших, тридцать лет назад я выбрала именно его. Не зря говорят, браки заключаются на небесах…

Нэнси почудилось, что из нее по капле вытекает жизнь. Она медленно легла на кровать, чувствуя, что, если не сделает этого, то упадет на стол, прямо на тарелки с салатом и супом.

— Твой папа — единственный человек, который оказался мне по-настоящему нужным, — говорила Валери, стараясь оградить дочь от беды и не подозревая, что ведет ее к краю пропасти. — Все остальные мужчины, увлекавшиеся мной до и после свадьбы, не значат теперь в моей жизни ровным счетом ничего. — Она выдержала паузу, давая Нэнси возможность осмыслить услышанное. — Все семейные пары переживают лучшие и худшие времена. Если в вашей с Томом жизни наступила черная полоса, это еще не значит, что тебе следует броситься на поиски нового возлюбленного, — добавила она осторожно. — Чувства со временем остывают, превращаются в повседневность, прекращают дарить ощущение полета, как в самом начале. Сохранить семью и любовь на протяжении жизни — это тяжелый труд, моя девочка…

Хватит, молила про себя Нэнси. Я и так все поняла. Завтра я отвечу Курту отказом, попрошу сразу отпустить меня домой и займусь «тяжелым трудом». Как же это будет нелегко! Боже!

— Уверена, вы во всем разберетесь, — сказала Валери. О том, кем увлеклась дочь, она так и не спросила, умышленно сосредоточив все внимание на Томе и необходимости беречь семью. — Твой муж — человек немного вспыльчивый и требовательный, но он любит тебя.

До свадьбы Том казался Валери еще глуповатым и ничем, кроме бизнеса, не интересующимся. Но после бракосочетания эти недостатки она как бы перестала в нем замечать. Наверное, все по той же причине — желая всячески способствовать сохранению семьи дочери.

— Мы ждем тебя, — произнесла она, завершая беседу. — Побольше отдыхай… и постарайся не наделать глупостей. Впрочем, я в тебе не сомневаюсь. Ты у нас девочка умная.

Пробормотав «пока» и нажав на кнопку прерывания связи, Нэнси разжала пальцы. Телефон с грохотом упал на пол, но она даже не проверила, цел ли он. Разговаривать ей больше ни с кем не хотелось.

С улицы сквозь приоткрытое окно доносились голоса собирающихся ужинать коллег. У Нэнси же аппетит так и не появился — одна мысль о еде вызывала тошноту. Ей был не мил весь свет.

Когда в дверь ее комнаты постучали, она лежала, кусая губы.

— Нэнси, — послышался с порога изумленный голос Ребекки, — я собралась спросить, выйдешь ли ты к ужину, а ты даже к обеду еще не притронулась. Что с тобой? — Она подошла к кровати, наклонилась и потрогала лоб Нэнси. — Температуры вроде нет. Тебе плохо?

Нэнси сначала медленно покачала головой, потом кивнула.

— Да, мне плохо, — пробормотала она. — Но это скоро пройдет. Я просто переутомилась и слишком испугалась утром. Пожалуйста, унеси поднос.

— Может, тебе выпить чего-нибудь успокоительного? — предложила Ребекка.

— Да, наверное, — ответила Нэнси, хватаясь за эту мысль, как за спасительную соломинку. Пожалуй, успокоительное именно то, в чем она нуждается сейчас больше всего.

— Я мигом, — пообещала Ребекка, устремляясь к выходу.

Нэнси проснулась около семи утра с тяжелой головой и пугающим нежеланием продолжать жить. Ей предстояло поговорить с Куртом, вернуться в Глазго и подать старшему Хонникера заявление об уходе. То есть сделать то, чему противились и ее душа, и разум.

Она села на кровати и вновь прокрутила в памяти события вчерашнего дня — происшествие в «черной комнате», появление Курта, его пылкое объяснение, звонок Тома, разговор с матерью. И на душе стало еще тяжелее.

Наверное, мама права, подумала Нэнси, стараясь не слышать голоса возражающего ей сердца.

Любые чувства со временем остывают. Когда-то останется в прошлом и моя страсть к Курту. Надо поскорее покончить с этой историей и немного потерпеть.

Если бы не изматывающие скандалы с Томом, не бессонные ночи, проведенные то в слезах, то в безумных мечтах о Курте, не страшная усталость, от которой ей ужасно хотелось отделаться, она наверняка не вняла бы словам матери, поняла бы, что вчерашняя нежность Тома лишь хитрый ход, обманный маневр. И что, стремясь сохранить их обреченный на неудачу брак, она совершает роковую ошибку. Но на принятие должного решения у Нэнси просто не было сил…

Курт вылетел из комнаты любимой женщины как на крыльях. Она сказала ему, что даст ответ завтра, значит, ждать оставалось совсем недолго. Об отказе он не желал и думать, до самого вечера и целую ночь жил мечтами о сказочной жизни, обещающей последовать за завтрашним утром.

Тревога и предчувствие недоброго охватили его лишь на рассвете. Он пытался от них отделаться, убедить себя в том, что благоразумная Нэнси прозреет и хотя бы примет решение разойтись с мужем-тираном. Но чем меньше времени оставалось до решающей встречи, тем на сердце у него становилось неспокойнее…

Он был занят с резчиком, корпевшим над огромным очагом в зале, когда Нэнси, немного взбодренная холодным душем и настроившаяся на самый тяжелый в жизни разговор, появилась на пороге. Поворачивая голову, Курт договаривал резчику какую-то фразу. Но когда его взгляд упал на молодую женщину, он резко замолчал и лицо его расплылось в счастливой улыбке.

— Здравствуйте, — сказала Нэнси, обращаясь ко всем находящимся в зале и стараясь не заострять своего внимания на том, что в белоснежной футболке Курт выглядит сегодня просто потрясающе.

— Здравствуй! — Он протянул ей руку, и, пожимая ее, Нэнси с ужасом поняла, что не может не думать об объятиях, в которые еще вчера эти самые руки ее заключали. — Как ты? Отдохнула? — Курт посмотрел ей в лицо и, наверное что-то прочтя в глазах, посерьезнел. — Рональд, в общем, продолжай в том же духе.

— Ладно. — Резчик кивнул и вернулся к прерванному занятию.

Курт и Нэнси, не говоря друг другу ни слова, вышли из зала и направились к широким ступеням, ведущим вниз, к выходу из замка.

Погода стояла чудесная, и они побрели по свежей травке, высаженной на территории замка, к уже восстановленному участку крепостной стены. Молчание давило. Нэнси казалось, что она так и не сумеет заставить себя произнести убийственные для нее и Курта слова.

Он начал первым, довольно непринужденно, не вздыхая и не демонстрируя своих страданий:

— Я все понял, Нэнси. Ты решила мне отказать, но не знаешь, как это сделать. Верно?

— Э-э… — Она мечтала провалиться сквозь землю. Морально готовясь к этому разговору, Нэнси и не подозревала, что на деле это окажется настолько невыносимо. — Э-э…

Курт остановился в нескольких шагах от стены, повернулся к молодой женщине, взял ее за руки и заглянул в глаза.