Я так и подумал, что он утопился. Так всем и сказал. Этот тип был вылитый самоубийца; я сразу подумал, что он не просто так утонул».

Одетые в черное вдова Гурр и ее дочь Андре пятнадцати с половиной лет пойдут по коридорам морга следом за маленьким сгорбленным человечком в белом халате с позвякивающими в кармане ключами. Он приведет их в большой морозильный зал, откроет дверь, повернет лысую, мертвенно-бледную голову к женщинам и тихо скажет:

«Идите за мной».

Они послушаются и будут смотреть, как он сверяет номера на камерах, откидывает чистую белую простыню с номера 2103V и шепчет: «Вот он».

Они опознают свежий розоватый маленький труп г-на Жана-Франсуа Гурра, их мужа и отца, и уйдут, не проронив ни единого слова. Они больше никогда не будут об этом говорить ни за столом, ни в гостиной по вечерам, ни с родственниками, ни с друзьями. Ни даже с торговцами в магазинах или на рынке. И лишь изредка кто-нибудь осмелится сказать одной из них:

«Примите мои искренние соболезнования…»

Все будет кончено между ними двумя и им; он не был добр; он часто лгал, обманывал жену, подглядывал через замочную скважину за дочерью, когда та мылась в ванной. Он был добр. Он был хорошим отцом. Он никогда не сидел в кафе; и редко посещал бордель. Иногда, по воскресеньям, он ходил к мессе и — главное — честно и регулярно зарабатывал на хлеб.

Он даже обещал купить телевизор. Его никогда не было.

Ее муж пал смертью храбрых на войне, штурмуя японскую цитадель. Отец Андре погиб в автомобильной или авиационной катастрофе, когда ей было всего три года. Он был красивым, богатым и чудесным любовником. Печально, что рок так рано положил предел его существованию на земле!

Вот что, должно быть, произошло в общих чертах помимо Адама между несколькими людьми в тот дождливый день, когда из моря выловили утопленника и оттащили тело на обочину дороги.

И теперь в каждом из них по очереди поселяется некое Божество и в назначенный час призывает к Себе, наделяя новой жизнью, коей они прежде не знали, потому что такой жизнью живут одни мертвецы.

М. Их забудут. Позволят всем этим Хознякам, Геро, Бозьо, Симоне Фрер, Оливену, Верану, Жозефу Жакино, Кристбергу и малышу Гийому жить своей жизнью, вернуться домой и делать, что заблагорассудится. Адам покинул место происшествия одним из первых, но он устал, так чудовищно устал, что брел, нога за ногу, вдоль берега моря, и все его обгоняли. Адам укрылся от ливня под платаном, но отяжелевшая листва пропускала воду, и он потащился дальше, промокший, с хлюпающим в карманах дождем. Он хотел закурить, но пачка размокла и сигареты пропали — бумага и табак расползлись в кашу.

Зеваки группками возвращались по домам, переговариваясь о случаях утопления, лавинах, обмороках, рыбалке со спиннингом и политике.

У Адама закололо в боку. Он больше не чувствовал себя одиноким. Не пытался понять. Начал припоминать, как часто ошибался.

Дойдя до Гавани, он остановился под навесом табачной лавки. Подошел к крутящейся стойке с цветными и черно-белыми открытками. Для одной из серий позировала молодая женщина в бикини — не слишком симпатичная на лицо, но с великолепной фигурой. Адам вошел в бар, купил открытку и сигареты. Вышел, но остался под навесом, чтобы разглядеть исполненную в пяти цветах картинку. Снимок был сделан на галечном пляже, модель сияла улыбкой, стоя на коленях. Правой рукой она стягивала трусики с округлого загорелого бедра. Левой прикрывала обнаженную грудь. Рядом лежал лифчик, для пущей ясности вывернутый чашечками наружу. Инсталляция была забавная, а фотобумага дорогая, плотная, глянцевая — одним словом, богатая. Адам поскреб карточку ногтем среднего пальца, подумав, что картон в тысячу раз эротичней полуголой дамочки. Вообще-то коммуникативная сила этого простого предмета никак не была связана с его порнографической интенцией; коллективная идея была изначально бедной, откликом на нее могли стать либо смех, либо тихая грусть; истинное же, глубинное содержание следовало искать на уровне геометрии или техники; толченая древесина и целлюлоза создавали ореол, освящавший молодую женщину, причисляя ее к сонму вечных девственниц и блаженных мучениц. Казалось, она как Мадонна властвует над миром и к ней не пристают ни поношения, ни грязные шуточки онанистов; верхний глянцевый слой мог веками защищать ее не хуже музейной витрины. Ветер сорвал с бахромы навеса тяжелую каплю воды и швырнул ее в центр открытки. Она с шумом плюхнулась где-то между пупком и левой грудью венеры.

Адам перевернул карточку, на обороте было написано:

«Фотография Дюка» «Бромид серебра, перепечатка запрещена».

«Тулуза, улица Полинер, 10».

Для Адама, ожидавшего прочесть:

«Красивая девушка на пляже».

Или нечто сальное, вроде:

«Хотите со мной поиграть?»

Это стало разочарованием.

Адам до позднего вечера бродил по улицам. Около восьми он съел кусок хлеба; устроился на скамье на автобусной станции. Он смотрел на прохожих: одни укрывались под зонтами, другие были в плащах.

На другой стороне площади стояло несколько пустых автобусов, за ними виднелся вход в кинотеатр. Фасад здания освещали неоновые огни; под дождем, дожидаясь начала сеанса, мокла кучка зрителей. Название «Рекс» украшали мигавшие красные лампочки, под ним, на большой афише, мужчина в плаще обнимал на молу женщину в плаще. У обоих были красные лица и желтые волосы, как будто они перележали на солнце. На черном фоне, рядом с героями, красовался желтый, похожий на уличный фонарь, шар. Слишком яркие, застывшие в неуклюжей неподвижности лица производили странное и мрачное впечатление; уродливые глаза под изломанными бровями пялились в небо, широко разинутые рты напоминали две слившиеся воедино кровоточащие раны.

Фильм назывался «Порт Дурмана» или что-то вроде того; Адам подумал, что Сэмюелю Фуллеру наверняка понравилась бы эта афиша. На мгновение ему захотелось войти, но он тут же вспомнил, что денег вряд ли хватит, доел хлеб и закурил.

Чуть дальше, под аркадами, ждали автобуса две или три девушки. Все они были в цветастых платьях, шалях, чулках телесного цвета и с сумками из искусственной кожи. Подойди Адам ближе, наверняка учуял бы запах духов. Он решил, что сегодня суббота, и попытался посчитать дни, но не преуспел. В конце концов он принял свое предположение за данность: суббота, день танцев, далее по списку. Он подумал, что мог бы отправиться в одно из тех мест, где раньше проводил вечера, в «Перголу», «Шутинг Стар» или клуб «Мамонт». Выпить пива, пообщаться пару часиков с девушкой. Остановила его нелюбовь к танцам. Он не только плохо танцевал, но все знали, что он плохо танцует. Так зачем попусту тратить время? Он никому ничего не докажет, да и денег нет.

Подошел автобус и увез девушек; через несколько минут их место заняли другие, на удивление похожие на уехавших. Рядом сидели два рабочих-алжирца; они молча курили и разглядывали девиц; курили сигары, молчали и пялились на женские ноги.