На этом мама уходит в дом, даже не приказывая мне пройти вперед. Не дожидается молча, когда же я соизволю зайти в дом. Мне же хочется пройти за ней, но желание посмотреть на Андрея пересиливает. Я уже не хочу ударить его. Я хочу…

О нет…

Даже после отчитываний матери хочу продолжения… Я совсем распутная девка. Правильно Андрей про меня говорит. Правильно думает.

Поворачиваюсь к нему. Он так же, как и я тяжело дышит. Но пронзает меня взглядом. В нем читается все. Осуждение, презрение, злоба и даже ненависть. Вот так вот всего за два дня я смогла вывести человека на негатив в мою сторону. Ранее я его ненавидела. Теперь он меня. И только теперь осознаю, что его ненавидеть было не за что. А вот меня…

— Андрей, я… — почему-то пытаюсь оправдаться за свое поведение, но он меня перебивает.

— Молчи, — говорит строго, но без злости. — Просто сделай выводы. И поступи благоразумно. Сейчас. А может быть и потом в жизни.

Он уходит так же, как и пришел. Через калитку в заборе между участками. Быстро и не оборачиваясь. А мне же становится тошно от самой себя. И вообще всей этой ситуации. Андрей будто к совести меня призвал. Чтобы одумалась и пересмотрела свои принципы. Обдумала положение дел. Словно мысли мои прочитал. Да что там читать? Я ведь чуть ли не сразу ногу задирать начала, когда его пальцы прошлись от бедра и по ноге. Отсюда у него и ненависть ко мне возникла. А как иначе? Я пыталась доказать, что не такая. Что в любой момент смогу отстоять свою честь. Я отменно владею своими сексуальными желаниями и наваждениями. Но это не так.

И, наверное, он прав. А может быть, ему просто не стоит лезть в мою личную жизнь? Вот забуду завтра о цементе в губах Никиты, да и сама полезу к нему в штаны. Пусть заполучу славу местной шлюхи. Быть может, Никита и не врет по поводу Москвы и желания увезти меня с собой. Тогда вообще все обзавидуются. Поймут, что были неправы.

Шлепаю себя по щекам, чтобы окончательно успокоиться и захожу в дом. Физическое вожделение отпустило. Эмоциональное… А такое разве когда-нибудь отпустит?

Ночь была беспокойной. Поначалу сама не могла успокоиться. Каждый раз от воспоминаний поцелуя Андрея и его шаловливых пальчиках проходило по телу приятное волнение. Но все перекрывала гибель племянника. Не должна я думать так о нем. Не должны возникать подобные мысли. А о Никите аналогичным образом думать не хотелось. Не понравился с ним поцелуй. Что-то отталкивает. Возможно, я просто не хочу уже уезжать из этого города…

Мысли прерывает Тимурик. Он разыгрался, поэтому не может уснуть крепко. Сынок периодически посмеивается во сне. Потом же начинает хныкать. То ли сны ему яркие снятся, от которых он смеется. То ли Ангел играет, как в народе говорят. Умиляет и удивляет ситуация, что здесь Тимурик стал спокойнее. Его, конечно, и колики немного беспокоят, и зубки уже зудят, но в целом, ребенку нравится эта атмосфера. Как ни крути, а в доме спокойно. Нет ни удобств, ни развлечений, кроме старенького телевизора, но даже мне почему-то здесь не хочется думать о плохом. А главное, я практически совсем забыла о существовании Рустама. Вспоминаю о нем, только когда приходится говорить с матерью о разводе. Или вот о предстоящем замужестве с Никитой.

Смешно.

Смешно звучит «замужество с Никитой». Я будто и хочу этого, а будто и не принимаю этого. Совсем. Всем будущий муж хорош. Да вот только не вяжется с ним. Не вижу я его рядом с собой. Не представляю, как он сможет поладить с Тимуриком. Он и сейчас им особо не интересуется.

К двум часам ночи я устала постоянно подкачивать Тимурика на руках. Захотелось спать. Помня, что теперь во дворе у нас есть скамейка, укладываю сынишку в коляску и выхожу с ней на улицу. В тишине, слушая шум сверчков, могу полностью расслабиться. Вот только Тимурик и не хочет успокаиваться. Он заснул ровно на сорок минут, после которых раскричался так, что мог перебудить всю округу. Укачивание в коляске не помогло. Я даже прошлась с ней по участку, насколько это было возможно при условии узкой дорожки. Не помогает. Качание на руках тоже терпит фиаско. Да, он стал кричать тише, но сон не наступал. Массаж животика и прочие действия при коликах тоже не помогли нам успокоиться. Вот и сглазила я спокойное его поведение. Стоило только подумать, что сынишке здесь нравится, как он сразу же устроил мне бессонную ночь.

Неожиданно помощь пришла, откуда не ждали.

— Пойдем, — слышу голос Андрея откуда-то со стороны.

В темноте, только под освещением звезд и Луны, не сразу замечаю его на своем участке. Видимо, я настолько устала от крика сына, что иду за Андреем без лишних вопросов. Он ведет нас на территорию своего участка.

— Бери Тимурика на руки и садись сюда.

Тимурик… Вот так чужой нам человек называет моего сына ласковым именем. Рустам так никогда не говорил. По Никите складывается впечатление, что он вообще не может запомнить имени моего сына…

Андрей же показывает на те самые качели, на которые я смотрю с тоской и мысленно мечтаю обзавестись когда-нибудь такими же.

— Андрей, поздно уже, — пытаюсь отказаться, поскольку совсем неудобно принимать от него помощь.

— Садись, — говорит он строго с незначительным повышением голоса.

Приходится забрать Тимурика из коляски и с ним на руках сесть на качели. Нужно отметить, что сидение очень удобное. Моя спина сказала мне «Спасибо». Я даже не смогла сдержать протяжный стон облегчения.

— Ммм, — с Тимуриком на руках буквально закидываю голову, упираясь в спинку сиденья, которое повторяет изгибы моей спины.

— Расслабься, — велит Андрей, а сам садится рядом и начинает ногой слегка раскачивать нас всех.

Инстинктивно качаю Тимурика, но Андрей меня останавливает, нежно и даже слегка ласково положив свои пальцы до моей руки в области локтя.

— Ничего сейчас не делай. Просто держи его на руках.

Все. Теперь и там жжение начинается. Почему подушечки пальцев Андрея оставляют такой продолжительный и приятный эффект?

На удивление сынишка быстро успокаивается. И пяти минут не проходит, как он засыпает. Да так крепко, что чуть ли не похрапывать начал, как настоящий мужичок.

— Мы тебя разбудили? — спрашиваю Андрея тихо.

— Я не спал.

Он не смотрит на меня. Только аккуратно ногой покачивает качели.

— Ты извини меня, — решаюсь попросить