Мелдон расстегнула пуговицы на запястьях и закатала рукава.

— Пускай сейчас всего лишь апрель и вот-вот пойдет снег — или что там бывает в это время в Италии, — но, на мой вкус, жарко.

— Да, тепло, и ты только понюхай, как пахнет воздух. Соснами, и морем, и не знаю чем еще, но просто божественно. И прислушайся: кажется, кукушка.

— Вестница весны.

— Весна здесь и так уже наступила, так что скорее не вестница, а жрица, как ты считаешь?

Они обогнули изгиб дороги, и перед их глазами на фоне безоблачного неба снова возник город.

— Прямо как на картинке, — восхитилась Делия. — Словно попал в сказку. Я всегда думала, что итальянские художники выдумывают свои пейзажи, но вот он, этот пейзаж, повсюду вокруг нас.

Англичанки миновали оливковую рощу и вышли на дорогу, по качеству не намного лучше тропы, всю изрытую ямками. Немолодая согбенная женщина, ведя нагруженного осла, прошла им навстречу; сморщенное лицо растянулось в беззубой улыбке, когда Делия приветствовала ее дружеским «Bonn giorno».

— А ведь ей наверняка всего лет сорок, — заметила Джессика, остановившись посреди дороги и глядя вслед женщине и ослику.

— Или все восемьдесят, — отозвалась Делия.

Подруги достигли цели, и дорога впереди круто поднималась к каменной арке ворот. Внутри, за стеной, узкая улочка была вымощена большими гладкими камнями и, после яркого солнца снаружи, казалась темной и даже немного зловещей, с нависающими по обеим сторонам зданиями.

Сзади прозвучал рожок. Путешественницы отскочили в сторону, и мимо промчалась смеющаяся девушка на мотороллере, за спиной которой примостился маленький мальчик.

Ha протянутых через улицу веревках полоскалось на ветру белье: простыни, нижние юбки и еще какие-то диковинные предметы. На пороге одного из домов худющая, кожа да кости, собака остервенело выгрызала блох из шерсти, а тощая полосатая кошка юркнула в узкую щель между коричневыми ставнями.

Улица, изгибаясь, уходила вверх и наконец вывела спутниц на маленькую площадь, совершенно пустую, если не считать пары-тройки голубей, рассевшихся вокруг круглой мраморной чаши в одном из ее углов.

— Это мог быть фонтан. — Джессика осмотрела мраморную чашу. — Только воды нет.

Делия обвела взглядом закрытые ставнями фасады. Ни души, никаких признаков жизни. И хотя на выцветшей вывеске значилось «Бар», ставня под вывеской была закрыта. Может, здесь никто и не живет? А как же та девушка на мотороллере? Не было слышно ни голосов, ни смеха, ни эха шагов. Кругом одно лишь безмолвие. Весьма походило на оперную декорацию в тот момент, когда занавес только-только поднялся и вот сейчас на площадь высыплют люди — будут болтать, прогуливаться, собьются в маленькие группы…

— Вес это выглядит пугающе замкнутым, — нахмурилась Джессика.

— Глупые мы с тобой — не надо было так долго околачиваться на вилле, сейчас все закрыто на сиесту. Не оживет часов до четырех-пяти; итальянцы любят устраивать долгий перерыв во время дневной жары.

— Может, пойдем пока посмотрим крепость?

Они поднялись по длинному ряду ступеней, который привел их под сводчатые арки каких-то построек, а потом — на другую пустынную площадь у подножия крепости.

Задрав голову, Делия увидела далеко в вышине квадратную зубчатую башню.

— Не думаю, чтобы местные жители были в хороших отношениях с соседями, — заметила она и, протянув руку, дотронулась до стены с грубой кладкой — тут и там выступали камни. — Посмотри на эти огромные железные кольца и держатели для факелов. Только представь себе картину жаркой ночью: кони, придворные, факелы… Настоящая сиена из итальянской оперы.

— Я разочарована, — буркнула Джессика, когда подруги шли обратно по пустынным улицам. — Воображала себе город, кипящий жизнью, горы фруктов и зелени, повсюду оживленная итальянская речь и жестикуляция.

— В другой раз. Боюсь, придется тебе довольствоваться Джорджем и Марджори. А я не могу сказать, что это оживленная парочка.

— Да уж! Марджори зануда и злюка, ну а Джордж — типичный университетский сухарь. Жаль только, что его явно что-то сильно терзает.

— Неустойчивый изотоп, я полагаю, — беспечно отозвалась Делия. — Будем надеяться, что сады оказали на него умиротворяющее действие.

Писательница и физик вышли под колоннаду и двинулись вниз по ступенькам в открытую часть парка — туда, где когда-то был цветник. Воздух был теплым и полнился ароматом сосновой хвои, кипарисов и живой изгороди с легкой, но ощутимой примесью моря.

Свифт понимала, что ученый с большей охотой побыл бы наедине, но решила, что в компании ему будит лучше. И сама чувствовала себя не в своей тарелке этим утром, потому что плохо спала ночью, а Джордж, судя по его виду, тоже не слишком хорошо выспался — под глазами залегли темные тени, а на лице держалось напряженное, вымученное выражение.

— Вы страдаете бессонницей? — спросила писательница, когда они шли между извилистыми низкими рядами живой изгороди, верхушки которой, в недалеком прошлом ровные и плоские, сделались теперь клочковатыми из-за пробившихся побегов и разросшихся сорняков.

Джордж ответил не сразу.

— У вас привычка задавать вопросы, основанные на информации, которой вы не можете располагать. Это только догадки или вы исключительно хороший физиономист? Хотите произвести впечатление в надежде, что люди запомнят только ваши удачные гадания?

— Я не гадаю. У вас усталый вид. Это нелегко скрыть. Сама тоже сплю очень плохо, и поэтому узнаю подобные признаки и других. Вот и все. — Что было правдой лишь отчасти, и, конечно, правда относилась только к его недосыпанию, а не к тому, каким образом она определяет — да нет, просто знает! — что спутник провел столь же мучительные часы без сна, как и она сама.

— Мне теперь не требуется так много спать, как раньше, когда я был моложе.

— Как вам удалось выкроить время у своих изотопов? Или же не удалось и вы беспокоитесь о том, чтобы поскорее вернуться в Кембридж, в свою лабораторию?

— Это обычное дело. В научно-преподавательской среде принято получать длительные отпуска, чтобы обдумать и спланировать новый этап работы.

Голос Хельзингера стал напряженным, как и его плечи; она явно затронула деликатную тему. Марджори подумала, что лучше бы у нее не было столь настойчивой и безжалостной потребности знать о людях больше. Но, увы, она была.

— Творческий отпуск, вы имеете в виду? По вашей просьбе или вам навязанный?

Джордж остановился, раздраженный этой бесцеремонностью.

— Марджори, прогулка в саду может быть приятной, но подвергаться допросу…

— Хорошо, я не стану любопытничать насчет вашей бессонницы и вашей работы. По крайней мере, у вас есть работа, к которой можно вернуться.