Я посмотрела в сторону стены, невидимой в темноте. Бирмингем, 15 сентября, четыре маленьких ангела мертвы.

— Бедная Мая, — сказала я.

— Да, — сказала Августа. — Бедная Мая.

Так мы и сидели, погрузившись в печальные мысли, пока комары, собравшись вокруг, не погнали нас по домам.

* * *

Розалин лежала в медовом домике на своей кровати, выключив свет. Вентилятор работал на полную мощность. Я разделась до трусов и майки, но все равно было слишком жарко, чтобы двигаться.

Мою грудь жгло от переполнявших ее чувств. Я подумала, не мерит ли шагами Т. Рэй свою комнату в эту самую секунду, чувствуя себя так плохо, как я надеялась. Может быть, он корит себя за то, каким он был скверным отцом, потому что ужасно со мной обращался, но я в этом сильно сомневалась. Изобретение способов, как меня уничтожить, казалось более вероятным.

Я вновь и вновь переворачивала подушку, надеясь получить хоть капельку прохлады. Я думала о Мае и ее стенке. Меня бросало в дрожь от мысли, что же может быть спрятано между этими камнями. Эта стенка напоминала мне кровавые куски мяса, которые готовила Розалин, разрезы, которые она в них проделывала, запихивая туда кусочки дикого жгучего чеснока.

Но хуже всего было лежать и хотеть к маме. Так было всегда: тоска по ней почти каждый раз настигала меня глубокой ночью, когда моя защита ослабевала. Я ерзала на постели, желая залезть к ней в кровать и вдохнуть запах ее кожи. Я спрашивала себя: «Надевала ли она в постель нейлоновые сорочки? Закалывала ли она волосы?» Я буквально видела, как она там лежит. Я представляла, как ложусь с ней рядом и кладу голову ей на грудь. Я бы положила голову прямо на ее бьющееся сердце и стала бы его слушать. Мама, сказала бы я. И она бы посмотрела на меня и сказала: Дочка, я здесь.

Я услышала, как Розалин заворочалась на своей кровати.

— Ты не спишь? — спросила я.

— Кто может заснуть в такой парилке? — сказала она.

Я хотела сказать: Ты можешь, поскольку видела, как она заснула тогда возле универсального магазина и ресторана Фрогмора Стю, а там не было прохладней. У нее на лбу был свежий лейкопластырь. Недавно Августа прокипятила свой пинцет и ножницы для ногтей и сняла швы с раны Розалин.

— Как твоя голова?

— Моя голова в порядке. — В интонации Розалин я услышала вызов.

— Ты сердишься, или что?

— С чего бы мне сердиться? То, что ты проводишь все свое время с Августой, вовсе не повод, чтобы сердиться. Ты сама выбираешь, с кем тебе разговаривать, это совершенно не мое дело.

Я не могла поверить: Розалин ревновала!

— Я не провожу с ней все свое время.

— Немалую его часть, — сказала она.

— Ну, а чего бы ты хотела? Я работаю с ней в медовом домике. Мне приходится проводить с ней время.

— А как насчет сегодняшнего вечера? Вы делали мед, сидя на лужайке?

— Мы просто разговаривали.

— Ага, я знаю, — сказала она, отворачиваясь к стене, выставляя мне свою спину молчаливым упреком.

— Розалин, не веди себя так. Августа может что-то знать о моей маме.

Она приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— Лили, твоей мамы больше нет, — сказала она мягко. — И ее уже не вернуть.

Я села в кровати.

— Откуда ты знаешь, что она не живет сейчас прямо в этом самом городе? Т. Рэй мог наврать о том, что она умерла, так же как он наврал, что она меня бросила.

— О, Лили, девочка моя. Тебе пора бы уже успокоиться.

— Я чувствую ее здесь, — сказала я. — Она была здесь, я знаю.

— Может, и была, откуда мне знать. Я знаю только, что некоторые вещи лучше оставлять как есть.

— Что ты хочешь сказать? Что мне не нужно пытаться узнать то, что я могу узнать о собственной маме?

— Но что, если… — она осеклась и почесала затылок. — Что, если ты узнаешь что-то, чего не хочешь знать?

То, что я услышала в ее словах, было: Твоя мама тебя бросила, Лили. Забудь про это. Мне захотелось наорать на нее, сказать ей, какая она дура, но слова застряли у меня в горле. Вместо этого я принялась икать.

— Ты считаешь, что Т. Рэй сказал правду о том, что она меня бросила, так?

— Я не имею об этом ни малейшего понятия, — сказала Розалин. — Я просто не хочу, чтобы ты причиняла себе боль.

Я вновь легла на кровать. В тишине моя икота рикошетила по всей комнате.

— Задержи дыхание, похлопай по голове и почеши живот, — сказала Розалин.

Я не обращала на нее внимания. Наконец я услышала, что ее дыхание стало глубже.

Я натянула шорты и сандалии и на цыпочках прошла к столу, где Августа заполняла заказы на мед. Я вырвала из блокнота листок и написала на нем имя моей мамы. Дебора Оуэнс.

Выглянув наружу, я поняла, что мне придется прокладывать путь по звездам. Не прекращая икать, я прошла по траве к кромке леса, где была стена Маи. Я положила руки на камни. Все, чего мне хотелось, — облегчить свою боль.

Мне нужно было защититься-от собственных чувств, поднять мост через ров. Я вдавила бумажку с именем в щель, вверяя маму стене плача. Я обратила внимание, что икота прекратилась.

Я сидела на земле, прислонившись к стене спиной и запрокинув голову, так что мне были видны звезды вместе со всеми спутниками-шпионами, летающими в небе. Может, в эту самую секунду один из них меня фотографировал. Они могли найти меня даже в темноте. Я нигде не была в безопасности. Нужно всегда об этом помнить.

Я подумала, что, может быть, стоит узнать все, что можно, о моей маме, пока за нами не приехал Т. Рэй или полиция. Но с чего начать? Я не могла просто вытащить картинку с Черной Марией и показать ее Августе, зная, что правда выплывет наружу. И тогда Августа решит — может решить, — что должна позвонить Т. Рэю, чтобы он меня забрал. А если она узнает, что Розалин сбежала из тюрьмы, не будет ли она обязана вызвать полицию?

Ночь была похожа на чернильную кляксу, в которой нужно найти знакомые очертания. Я сидела и вглядывалась в темноту, силясь узреть в ней хотя бы проблеск света.

Пчелиная матка должна производить некое вещество, которое будет привлекать рабочих и которое можно получить от нее только при непосредственном контакте. Это вещество, очевидно, стимулирует нормальное поведение рабочих особей в улье. Такой химический носитель информации был назван «маточной субстанцией». Эксперименты показали, что пчелы получают его непосредственно с тела матки.

«Люди и насекомые»

На следующее утро я проснулась в медовом домике от грохота во дворе. Когда я вылезла из кровати и вышла на улицу, то обнаружила там самого здоровенного негра, какого мне доводилось видеть. Он ремонтировал грузовик, склонившись над мотором. Вокруг его ног были разбросаны инструменты. Июна подавала ключи и отвертки, всякий раз широко ему улыбаясь.