заболевание, которое в народе обычно называли кликушеством. Русские ученые, в том числе В.М. Бехтерев, обратили на него внимание и стали исследовать еще в конце XIX века[155].

Кроме В.М. Бехтерева у Барченко завязались отношения еще с несколькими ведущими сотрудниками Института мозга — В.П. Кашкадамовым, А.К. Борсуком и несколько позднее с Л.Л. Васильевым. Почвой для сближения с этими учеными наряду с парапсихологией (метапсихизмом) была также и восточная (индийская и тибетская) медицина, особенно привлекавшая к себе в те годы западных исследователей.

Василий Павлович Кашкадамов (1863–1941), известный врач-гигиенист, заведующий лабораторией школьной и умственной гигиены и позднее созданной им гигиенической лабораторией; в 1898–1900 гг. находился в командировке в Индии, где изучал чуму и способы борьбы с ней, перенимал опыт туземных врачей. По возвращении в Россию прочитал доклад «Об индусской фармации» и опубликовал «Краткий очерк индусской медицины» (СПб., 1902). Кашкадамов был убежденным сторонником профилактической медицины и, как и Барченко, ратовал за применение природных методов — воздушных и солнечных ванн — в оздоровительных целях. Особенно настоятельно он пропагандировал в 1920-е гг. чрезвычайно популярную до революции систему датского врача И.П. Мюллера, представлявшую собой комбинированное воздействие на организм человека воды, воздуха, массажа и дыхательных упражнений[156].

Леонид Леонидович Васильев (1891–1965), физиолог-рефлексолог и парапсихолог, увлекался в молодости теософией, выписывал издания Теософского общества в Лондоне, что, по-видимому, и подтолкнуло его к изучению таинственных «психических феноменов». Не меньший интерес Леонида Леонидовича вызывала и тибетская медицина, получившая распространение в Петербурге в начале 1900-х гг. благодаря успешной практике тибетского врача П.А. Бадмаева. Рассказывают, что незадолго до революции Васильев вместе со своим камердинером совершил путешествие в Тибет, присоединившись к каравану буддийских паломников[157]. Впоследствии он вспоминал об одной довольно необычной водной процедуре, которую ему однажды довелось наблюдать в этой стране, — тибетские монахи ходят или стоят неподвижно в проточной воде горного ручья, одновременно вращая установленные там же молитвенные барабаны. (Процедура эта, как кажется, носила скорее профилактический, чем лечебный характер.) Какое-то время пытливый путешественник провел в уединении в пещере, занимаясь созерцательной практикой, что поразительным образом напоминает некоторые страницы «Доктора Черного». Ученый продолжил изучение тибетской медицины в 1920–1930 гг. под руководством Н.Н. Бадмаева, племянника П.А. Бадмаева. В Институте мозга в начале 1920-х Л.Л. Васильев работал ассистентом рефлексологической лаборатории Бехтерева, а затем возглавил физиологическую лабораторию с отделом внутренней секреции. О новой науке парапсихологии и проводившихся Бехтеревым исследованиях в этой области он увлекательно рассказал в двух научно-популярных книгах: «Тайные явления человеческой психики» (М., 1959) и «Внушение на расстоянии» (М., 1962).

Алексей Константинович Борсук (1882 —?) изучал проблемы психологии, психотехники, методики основных трудовых процессов и педологии; наряду с работой в бехтеревском институте он заведовал кафедрой психологии в Государственном институте физкультуры[158].

Бехтерев, Кашкадамов и Борсук явно симпатизировали Барченко, и именно этих троих людей незадолго до отъезда на Мурман он посвятил на квартире у Бехтерева в свою тайну — тайну «Древней науки». В письме Барченко Бехтереву в начале 1921 г. мы читаем: «До 16 января я просил бы Вас, в случае если Вы принципиально согласны с предложенным мною планом, собрать у себя группу привлекаемых к работе лиц (предпочтительно не более двух человек, кроме Вас), коим Вы безусловно доверяете. Этой группе я постараюсь с возможной полнотой осветить окраску того течения, коему я служу, мое отношение к этому течению и мотивы, заставляющие это течение входить в контакт с Вами. Это необходимо уже потому, что Вы меня изволили посвятить в Ваше представление о „посвящении“ в лице добрейшего д-ра Рябинина[159]». (См. Приложения.) В дальнейшем, во время одного из приездов в Питер, А.В. Барченко намеревался представить объединенной вокруг Бехтерева группе ученых проект «органа», который следовало создать в структуре института, в виде отдельной «секции» при «комиссии» Бехтерева, для осуществления задуманной им серии опытов.

Но о чем, собственно говоря, Барченко ведет речь?

Институт по изучению мозга и психической деятельности был учрежден по инициативе В.М. Бехтерева весной 1918 г. с целью «всестороннего изучения человеческой личности и условий правильного её развития»[160]. Через полтора года — в середине ноября 1919 г. — Бехтерев выступил на одном из заседаний ученой конференции (объединявшей всех сотрудников института и аффилированных с ним учреждений) с докладом: «Воздействие на поведение животных путем непосредственного (бессловесного) внушения», в котором представил результаты своих экспериментов в Москве по передаче мысленного внушения дрессированным собакам В.Л. Дурова. Тогда же УК приняла решение об образовании особой «Комиссии по мысленному внушению», поставив перед ней задачу — «всесторонне изучить описанные докладчиком факты и произвести дальнейшие аналитические опыты над животными»[161]. (По-видимому, эту комиссию и имеет в виду Барченко.)

Суть этих опытов, впоследствии получивших большую известность в России и на Западе, состояла в выполнении собаками знаменитого дрессировщика задуманного людьми действия — побежать туда-то, сделать то-то и т. д.[162]. (Поначалу они ставились на квартире В.Л. Дурова, а затем в зоопсихологической лаборатории А.Л. Чижевского, устроенной в дуровском зверинце — «Уголке» — на Божедомке.) О том, в каких невероятных, почти фантастических условиях В.Л. Дурову приходилось жить и работать в те годы, свидетельствует следующий отрывок из письма Бехтереву:

«На Арбате у меня на квартире, где Вы в прошлом году изволили быть, охотно согласились работать со мной в качестве сотрудников проф. Г.А. Кожевников, проф. Ф.Е. Рыбаков и неоднократно описывавший моих животных И.А. Лев. Мы все с интересом занимаемся до поздней ночи в единственной отапливаемой комнате, где помещается вся моя семья (я, больная жена, дочь и внук), а на кровати, под кроватью мои шесть собак, кошки, попугай, крыса; из соседней же комнаты постоянно доносятся крики петуха, уток, китайских гусей, свист морских свинок. Вот приблизительно в какой обстановке приходится работать…

Жизнь идет странно. Утром торопливо пишу свои записки, днем плетусь пешком или еду на своем верблюде по Москве из учреждения в учреждение, шмыгаю от стола к столу и ожидаю на лестнице нужных людей. Укажу как на курьез, что ношу в своем кармане чернила с пером: Анатолий Васильевич [Луначарский] на ходу подписывает мои бумаги на кремлевской стене (его положительно рвут на части). Но я, несмотря на ужасную новомодную волокиту и бюрократизм, упрямо ломаю препятствия и иду к намеченной цели. Подчас и мое прославленное терпение подходит к концу…

Да, если бы, дорогой Владимир Михайлович, возможно было бы мне с семьей бросить все и отдохнуть хотя бы месяц в санатории, покончить с пресловутой славой, бурно кочующей артистической жизнью и отдаться всецело науке в удобной