Стемнело. Звонко скрипел снег под ногами. Игорек остался один на улице. Он приуныл. Ему вдруг подумалось: «А что, если человек совсем не выйдет до утра — что тогда делать?». Мальчик встал у дерева и, прислонившись к холодному стволу, стал прислушиваться. Улица замерла, ни звука.

«Так и замерзнуть можно», — подумал мальчик. На щеку выкатилась одинокая детская слезинка.

Прошла еще минута, руки стали коченеть. Уже не хотелось их тереть.

Внезапно дверь парадного отворилась, на тротуар упал сноп электрического света. Из дома Юргенса вышел человек. Игорек оживился и мгновенно забыл про холод.

Дверь вновь захлопнулась, стало темно. Но на белом фоне снега Игорьку четко видна была фигура шагающего человека. Он прошел до угла и завернул за него. Игорек торопливо снял с ноги конек и побежал следом.

Ночью, когда Ожогин и Грязнов занимались у Кибица, неожиданно явился служитель Юргенса.

— Господин Ожогин, прошу за мной, — сказал он сухо

Никита Родионович чуть вздрогнул. Ночной вызов с занятий был необычным. Друзья переглянулись. После записки, принесенной Сашуткой, они жили в постоянной тревоге.

Кибиц отрицательно относился к срыву занятий, всегда ругался, когда это случалось, но на этот раз как-то странно посмотрел на своих учеников и хихикнул.

«Что бы это значило?» — думал Никита Родионович, не спеша одевая пальто. Андрей стоял рядом и смотрел в лицо друга, ища ответа на тот же вопрос.

Ожогин вышел вслед за служителем. Ею беспокоили подозрения: неужели Зюкин уже в городе и виделся с Юргенсом? Тогда все пропало. Никакого выхода нет. Шагая по двору, Никита Родионович взвешивал все «за» и «против». Меры предосторожности, принятые группой Изволина, не снимали угрозы появления предателя Зюкина в доме Юргенса: ведь он мог связаться с ним через другое лицо или же по телефону. А если это так — провал неизбежен. Надо принимать меры. Бежать, бежать сейчас, пока еще не зашли в дом Юргенса. Пропуск в кармане, и пока хватятся — можно надежно укрыться. Никита Родионович окинул взглядом шедшего рядом служителя. Ударить, сбить с ног, пожалуй, не удастся — он слишком крупен. Единственный способ — остановиться, закурить, отстать на несколько шагов, а потом махнуть через забор на улицу. Однако, мысль сейчас же вернулась к Андрею: что будет с ним? Он в руках Кибица, — оттуда не уйдешь. Спасешься сам, а что с остальными?

Вступили на крыльцо. Служитель открыл дверь.

В приемной, как обычно, — тишина. Прошли сразу же в кабинет Юргенса. В кабинете были двое: на своем постоянном месте сидел Юргенс, а за приставным столиком — незнакомый человек в штатском.

Ожогин подошел к столу и поздоровался. Юргенс сдержанно ответил на приветствие, а незнакомец молча и вопросительно посмотрел на Никиту Родионовича.

Лицо у незнакомца было белое, с энергичным подбородком. По возрасту он был значительно моложе Юргенса.

Никита Родионович заметил, что воротник и борта пиджака у гостя Юргенса обильно, точно мукой, усыпаны перхотью.

— Садитесь, — оказал тихо незнакомец, не сводя глаз с Ожогина.

Ожогин опустился в кресло против него.

— Когда в последний рае вы видели своего брата?

Никита Родионович посмотрел на Юргенса, как бы спрашивая: отвечать или нет на вопрос?, Юргенс пояснил:

— Оберштурмбаннфюрер Марквардт.

Ожогин встал.

Марквардт вновь пригласил его сесть. Он достал из бокового кармана авторучку и начал что-то чертить на листочке бумаги, лежавшем перед ним.

Молчание, нарушаемое лишь едва слышным поскрипыванием пера, продолжалось с минуту. Марквардт уставился в упор на Ожогина и спросил, понял ли он его вопрос.

— Да.

— Отвечайте.

Ожогин сказал, что в последний раз брата Константина он видал в сороковом году.

— Где?

— В Минске.

— Зачем брат попал в Минск?

Пришлось рассказать. Он, Ожогин, тогда работал инженером связи, а брат приехал повидаться с ним перед отъездом в Среднюю Азию.

— Его назначили в Среднюю Азию или он поехал по собственному желанию?

— Ни то, ни другое.

— То есть?

Никита Родионович объяснил, что брат вынужден был уехать туда. На севере он бывал, а в центре страны ни ему, ни самому Ожогину работу по специальности не давали, так как их отец был репрессирован.

Оберштурмбаннфюрер поинтересовался профессией брата.

— Инженер-геолог, — ответил Никита Родионович.

— Где он сейчас?

Ожогин пожал плечами.

— Скорее всего там же, в Средней Азии.

— А не на фронте?

— Нет. Он инвалид и от военной службы освобожден.

— А точное его местожительство?

Ожогин ответил, что затрудняется сказать. Судя по письму, которое он получил от брата перед самой войной, Константин имел намерение прочно обосноваться в Ташкенте, а удалось ему это или нет — неизвестно.

— Он писал из Ташкента?

— Да, из Ташкента.

— Обратный адрес указывал?

— Да. Главный почтамт, до востребования, — если это можно считать адресом.

Беседа с самого начала приняла форму допроса. Марквардт быстро задавал лаконичные вопросы, изредка поднимал голову и бросал короткие взгляды на Ожогина.

Юргенс в разговор не вмешивался. Сложив на столе руки, он, казалось, относился безучастно ко всему, что происходило. Сейчас не он был здесь старшим.

Марквардт поинтересовался отношениями Ожогина с братом, поинтересовался, имеет ли тот жену. Потом спросил:

— Если вы попросите брата оказать помощь вашему хорошему другу, он это сделает?

— Полагаю, что сделает.

— Даже, если он и не знает этого человека?

— Даже и в этом случае.

Оберштурмбаннфюрер протянул руку через стол к Юргенсу и пощелкал пальцами. Юргенс подал фотокарточку. Марквардт на несколько секунд задержал на ней свой взгляд и положил на стол перед Ожогиным. Это была фотография Никиты Родионовича.

— Пишите, я буду диктовать, — он подал Ожогину свою авторучку. — «Дорогой Костя! Посылаю свою копию с моим лучшим другом. Помоги ему во всем. Я ему обязан жизнью».

Марквардт навалился на стол, всматриваясь в то, что пишет Никита Родионович, потом добавил: «Как я живу, он расскажет подробно». Марквардт встал, и Ожогин только теперь мог заметить, что ростом он ниже Юргенса.

— Поставьте свою подпись...

Как только Ожогин покинул кабинет, Марквардт спросил Юргенса:

— Кто вам прислал этого, как его... узбека?