Рафаэлла заказала морского черта с дыней, запеченного с паровым картофелем, шпинатом и спаржей под мятно-трюфельным соусом. К рыбе она выбрала вино «Chateau de Rayne Vigneau» и наслаждалась его изысканным ароматом, в котором свежие цветочные ноты дивно смешались с терпким холодноватым вкусом самого винограда.

Ресторан был заполнен примерно наполовину. В одном углу сидели несколько французских пар, в другом – большая группа испанцев. К испанцам постоянно подбегал официант, приносил новые бутылки шампанского – похоже, они что-то праздновали или отмечали. До слуха Рафаэллы время от времени долетали взрывы хохота. Потом несколько мужчин и женщин выбежали на середину зала и начали танцевать.

Глядя на них, Рафаэлла невольно вздохнула. Какое беззаботное веселье… Будет ли когда-нибудь у нее самой повод для чего-либо подобного?

Впрочем, чтобы веселиться и радоваться жизни так, как они, надо, наверное, родиться испанкой. Только у них в крови все время бурлят пузырьки веселья и беззаботности. Мы, итальянцы, все-таки немножечко другие. Особенно – итальянцы с севера, подумала Рафаэлла и улыбнулась. Разница между Миланом и всей остальной Италией ни для кого не была секретом. Милан и примыкающие к нему области вообще считались во всей остальной Италии скорее более австрийскими и французскими, нежели итальянскими, со всеми вытекающими отсюда особенностями поведения его обитателей. По сравнению с вечно жестикулирующими, экспансивными южанами – неаполитанцами и калабрийцами – северяне были более сдержанными, практически не имели привычки выставлять напоказ свои чувства.

Но дело не только в этом. Рафаэлла провела пальцем по столу, прочертив на тонкой льняной скатерти невидимый узор. Дело в том, что я не могу забыть о Паоло. Рафаэлла застыла на стуле – странно бессильная, неподвижная. Вокруг сновали официанты, с кухни приносили все новые заказы, к потолку взлетали, ударяясь о старые деревянные балки, пробки от шампанского, одна из испанок, вскочив на стол, лихо отплясывала на нем румбу, и никому в голову не приходило остановить или урезонить ее, наоборот, все лишь поощрительно хлопали, но Рафаэлла не слышала ничего. Она была далеко, в своем внутреннем мире, в котором все было так странно и запутанно, где над всем царило ее чувство – непонятное, невероятное, неподвластное ей самой.

Я же поклялась когда-то, что не позволю себе увлечься ни одним мужчиной, пронеслось у нее в голове. Она стиснула зубы. Да, это было так. Но Паоло не был похож на всех остальных. И поэтому, наверное, это и случилось.

Она вновь вспомнила, как он кричал на нее тогда на трассе в Кортина д’Ампеццо. Да, она там, похоже, совсем потеряла голову от скорости, от ощущения полета, а он всерьез беспокоился за ее жизнь, и все это было написано на его лице. Он ничуть не играл и не преувеличивал, когда орал на нее, чтобы она была осторожнее. И потом, в ресторане отеля «Мадженто» она ловила на себе его взгляды – они были уже совсем другими: затаенно-страстными, робкими, влюбленными. А позже, в Милане, когда он гнался за ней по улице, совершая все эти отчаянные, невозможные, головокружительные маневры, когда игнорировал все бешеные клаксоны встречных автомобилистов, сирены полицейских, вообще все на свете – тогда он уже потерял голову от страсти.

Вот как, оказывается, я действую на мужчин. Но разве я в этом виновата?

Она опустила глаза. Паоло… Теперь между ними сотни километров, пара часов лету на самолете, их разделяет Средиземное море, горы, реки… Разделяет потому, что она сама так захотела. Но неужели нельзя перескочить через все это, чтобы встретиться с ним?

А зачем? – спросил ее внутренний голос. Ради чего? Ты увлеклась? Но разве это не безумие? И не будет ли еще большим безумием потакать этому увлечению?

Этот голос постоянно звучал в ней, когда она думала о Паоло, вместе с другим – страстным и трепетным, который призывал ее не бояться ничего, не думать ни о чем плохом. Иногда ей казалось, что тот, самый первый голос, перекрывал этот второй, но это было лишь иллюзией – эти голоса постоянно звучали вместе, рядом, и ни один из них не был достаточно силен, чтобы заглушить другой, а оба они принадлежали ей, ей самой. Я схожу с ума, подумала Рафаэлла.

Теперь на столе плясали уже несколько испанцев – и мужчины, и женщины, а в руках у одной женщины появились кастаньеты, которыми она громко отщелкивала ритм. И никого это не шокировало – это же была Ибица.

К Рафаэлле приблизился официант.

– Синьорина будет заказывать что-то еще?

– Нет, – после некоторой паузы ответила она. – Нет, спасибо. – Она встала и протянула официанту кредитную карточку, нервным жестом извлеченную из сумочки. – Счет, пожалуйста, я ухожу.

Получив обратно пластиковую карточку, она быстро вышла из «Сан-Себастьяна». Луна, высоко стоявшая в темном небе, рельефно обрисовывала узорчатые листья пальм. Поверхность моря казалась удивительно спокойной, как слегка затуманенное зеркало. Рафаэлла замедлила шаг. И в самом деле, куда она спешит? Почему ушла из ресторана?

Впереди в тени раскидистой магнолии стояла скамейка, и Рафаэлла подошла к ней и, опустившись, почувствовала спиной приятную прохладу металла.

Где-то вдалеке хрипло прокричала чайка, в ответ ей тут же откликнулась другая, но мгновение спустя все крики стихли так же внезапно, как и начались, и над морем вновь воцарился полусонный покой.

Везде покой, но только не в моей душе. Я все время думаю о Паоло. Почему? Она закрыла глаза, плотнее вжалась спиной в холодные металлические перекладины скамейки. Неужели он так прочно вошел в мою жизнь?

Мимо нее, тихо смеясь, быстро прошла и исчезла в ночи парочка. В воздухе остался только аромат розы. Ибица, подумала Рафаэлла. Здесь много влюбленных, и мы с Паоло могли бы сидеть на этой самой скамейке…

Она закрыла глаза. Грудь ее бурно вздымалась, волосы растрепались, обрамляя бледное лицо.

Она и Паоло. Два разных человека в этом огромном мире. Что их связывает? Совместное катание на лыжах в горах? Пара бешеных автомобильных гонок по улицам Милана? Или и лыжи, и гонки были частью чего-то другого – того, чего она толком даже не представляла, но без чего, как выясняется, не может жить?

Рафаэлла вскочила. Глаза ее горели, сердце учащенно билось. Похоже, выскользнув из-под власти комиссара Мадзини, она подпала под еще более непререкаемую, не подчиняющуюся воле власть. Эта власть была неосязаема, невидима, но разве не из-за нее она оказалась здесь, на Ибице, а теперь не находит себе места и рвется обратно?

Мысли Рафаэллы улетели далеко-далеко… Она была как во сне. Но внезапно она очнулась. Совсем рядом под чьими-то ногами зашуршал гравий. Мимо нее в кромешной темноте прокрались две фигуры, такие же темные, как и эта ночь. Они показались ей зловещими. До нее донеслись обрывки разговора. Мужчины переговаривались громко, уверенные, что вокруг никого нет.

– Я видел, как она побежала сюда.

– Ну теперь ей конец. Я задушу ее собственными руками!

– Не горячись, Карлос, прошу тебя.