Раздававшийся поблизости равномерный шорох заставил ее обернуться — на нее смотрела черная собачка, животное махало хвостом, который бился о сноп сена. Пес отряхнулся, разбрасывая в разные стороны соломинки и пыль, а потом подбежал к Розе и принялся вылизывать ей лицо, размазывая по щеке слюну. Девушка оттолкнула его и приняла сидячее положение. Собачонка жалобно заскулила и бросилась вниз по лестнице. Выглянув с сеновала, Роза проследила, как пес целеустремленно, будто бы торопясь на какую-то встречу, промчался мимо стоявшей в стойле лошади, а затем выскочил через открытую дверь амбара. Вдалеке закричал петух.

Роза оглядела сеновал и подумала: куда же подевался Билли?

Вот, значит, где он прячется. Среди снопов сена и ржавеющей утвари тут и там виднелись следы его присутствия. В том месте, где он спал прошлой ночью, солома была примята. На перевернутом ящике стояли треснутая чашка, блюдце и разделочная доска — столовый прибор на одну персону. Мысль о его изобретательности вызвала у Розы улыбку. Прошлой ночью после недолгого отсутствия Билли вернулся с кружкой драгоценного молока, которое наверняка украдкой надоил у чужой коровы или козы. Роза не стала спрашивать, откуда Билли взял его, — Мегги сосала пропитанную молоком тряпицу, а девушка была счастлива, что хоть чем-то утолила голод малютки.

Ребенка-то она сумела накормить, но сама Роза ничего не ела со вчерашнего полудня, и желудок уже начал урчать. Она немного порыскала по сеновалу, разрывая солому, и обнаружила куриное яйцо, еще теплое, видимо, утреннее. Расколов скорлупу, Роза запрокинула голову. Сырое яйцо скользнуло вниз по ее горлу, желток оказался настолько склизким и жирным, что ее внезапно начало мутить. Роза почувствовала приступ тошноты и скрючилась, пытаясь удержать яйцо в желудке. Возможно, другой еды я сегодня не найду, подумала она, нельзя изводить эту. В конце концов тошнота отступила, и, подняв голову, Роза увидела маленький деревянный ящичек, спрятанный в углу сеновала.

Она приподняла крышку.

Внутри лежали красивые кусочки стекла, ракушка, две пуговицы из китового уса — сокровища, собранные

Билли на улицах Вестэнда. Роза не раз замечала, что паренек постоянно смотрит на землю, сутуля плечи, словно старик, и все для того, чтобы подобрать тут пенни, там — какую-нибудь пряжку. Полоумный Билли ежедневно охотился за сокровищами, и красивой пуговицы ему было достаточно, чтобы оказаться на седьмом небе. В этом отношении он был счастливым человечком, наверное, самым счастливым в Бостоне, ведь какая-нибудь там пуговица могла доставить ему истинную радость. По пуговицы не заменят еду, а за похороны нельзя заплатить пустячной стекляшкой.

Захлопнув ящичек. Роза подошла к заляпанному окну и вытянула на улицу. Внизу во дворе копались курицы, а увядший на холоде садик казался сборищем коричневых стволов и лоз.

Ящик с сокровищами Билли напомнил ей о вещице, которую она положила в карман и о которой вспомнила только сейчас. Вытащив медальон на цепочке и вновь увидев украшение Арнии, она вдруг испытала новый приступ печали. Медальон в виде сердечка висел на легкой, почти невесомой цепочке — изысканной ниточке, предназначенной для изящной женской шеи. Роза вспомнила, как блестел он на светло-кремовой коже Арнии. «Моя сестра была такой красавицей, а теперь превратилась в корм для червей», — подумала Роза.

Украшение было золотым. Оно пойдет на оплату приличных похорон.

Услышав голоса, Роза снова посмотрела в окно. Во двор только что вкатила подвода, нагруженная снопами сена, и двое мужчин принялись торговаться, обсуждая цену.

Пора уходить.

Он схватила ребенка в охапку, спустилась по лестнице и тихо выскользнула из сарая.

Когда мужчины наконец договорились о цене, Роза Коннели была уже далеко — стряхивая с платья солому, она несла Мегги в сторону Вестэнда.

* * *

Кладбище Святого Августина покрывал туман, он обволакивал ноги людей, и казалось, что они не соприкасаются с землей, что их туловища просто плывут в белом мареве. Сегодня здесь так людно, подумала Роза, только нот никто из пришедших не оплакивает Арнию. Она наблюдала, как процессия движется за маленьким гробиком, словно скользящим по туману, ей был слышен каждый всхлип, каждый отрывистый вздох — повисая в воздухе, горестные звуки усиливались, и казалось, что плачет все вокруг. Люди, скорбящие о ребенке, прошли мимо, полы их черных юбок и плащей разорвали туман в серебряные клочья. Никто из них не посмотрел на Розу.

Держа на руках Мегги, девушка стояла в заброшенном углу кладбища, рядом с холмиком свежей земли. Для других Роза была просто призраком в тумане — ослепленные собственным горем люди не замечали ее боли.

— Кажется, она уже достаточно глубокая.

Обернувшись, Роза поглядела на двух могильщиков.

Тот, что постарше, провел рукавом по лицу, испачкав землей щеку, которую годы, ветер и солнце испещрили глубокими морщинами. Бедняга, подумала она, ты слишком стар, чтобы, орудуя лопатой, разбрасывать мерзлую землю. Но есть надо всем. А что она будет делать в его возрасте, когда зрение ослабнет и ей не удастся вдеть нитку в иголку?

— А кто-нибудь еще придет проводить ее в последний путь? — спросил землекоп.

— Больше никто, — ответила Роза, глядя на гроб Арнии.

Это ее потеря, только ее, и Розе не хотелось делить свою утрату ни с кем другим. Она поборола внезапное желание сорвать с гроба крышку и снова взглянуть на сестру. А вдруг случилось чудо и Арния ожила? Вдруг она зашевелилась и открыла глаза? Роза потянулась к гробу, но потом все же отдернула руку. Чудес не бывает, решила она. И Арнии больше нет.

— Тогда будем заканчивать? Она кивнула, сдерживая слезы.

Старик повернулся к своему напарнику, бесцветному подростку, копавшему едва-едва, теперь мальчишка стоял сгорбившись, с безразличной миной на лице.

— Помоги мне опустить ее.

Они погружали гроб под скрип веревок, сбивая комки земли, которые с тихим стуком сыпались в яму. Я купила тебе личную могилу, дорогая, думала Роза. Уединенное место отдыха, которое тебе не придется делить ни с вонючим попрошайкой, ни с мужем, который тебя лапал.

Теперь ты будешь спать одна, при жизни ты не могла позволить себе такой роскоши.

Гроб ударился о дно могилы. Погруженный в собственные мысли, мальчишка слишком быстро отпустил веревку. Роза заметила, что старик строго посмотрел на парня, словно говоря: «Ты у меня еще получишь». Но тот не обратил на это никакого внимания, а просто выдернул веревку из ямы. Когда дело было почти сделано и землекопы принялись засыпать могилу, мальчик стал работать проворнее. Возможно, он предвкушал обед у теплого очага, и единственное, что его отделяло от еды, — не засыпанная могила. Он не видел, кто лежит в гробу, да это его и не интересовало. Важно было закопать яму, и он трудился что было силы, — влажная земля порция за порцией падала на гроб.

С другого конца кладбища, где люди прощались с ребенком, послышался громкий плач, в рыдании женщины чувствовалось столько боли, что Роза, обернувшись, поглядела на детскую могилу. И тут вдруг увидела в тумане приближавшийся призрачный силуэт. Когда фигура в плаще прорвалась сквозь белую пелену, Роза узнала лицо, наполовину скрытое под капюшоном. Мэри Робинсон, молодая больничная сестра. Остановившись, Мэри бросила взгляд через плечо, словно ощущала: у нее за спиной кто-то есть, — однако Роза не углядела никого, кроме родственников ребенка, что стояли, словно статуи, вокруг свежей могилы.