Декарта, и он приходит не к заключению, что мир состоит из сочетания совершенства и несовершенства, а к тому, что подсказывало его субъективное отношение к проблеме сознания, к самостоятельной природе разума. Он пишет: «Но, познав отчётливо, что разумная природа во мне отлична от телесной, и сообразив, что всякое соединение свидетельствует о зависимости, а зависимость очевидно является недостатком, я заключил отсюда, что состоять из двух природ не было бы совершенством для Бога и, следовательно, он не состоит из них. А если в мире и имеются какие-либо тела, какие-либо интеллигенции или иные природы, не имеющие всех совершенств, то существование их должно зависеть от его могущества, так что без него они не могли бы просуществовать и одного мгновения»[49].

Человек, по Декарту, несовершенен из-за наличия у него свободы воли, то есть как раз из-за независимой природы разума. Далее философ делает вывод, что независимая природа разума – это субстанция (мыслящая). Затем обращает внимание на всё остальное и заключает, что оно тоже должно быть независимым, а значит, тоже является субстанцией (на этот раз протяжённой). То есть Декарт допускает тождество между свойствами «иметь самостоятельную природу» и «быть субстанцией». Спиноза полагает, что критикует именно это положение Декарта, но это не так. Спиноза приходит не к общему выводу, что «иметь самостоятельную природу» не означает «быть субстанцией», а к частному – что мыслящее и протяжённое суть не субстанции, а атрибуты субстанции. Однако это лишь частная проблема.

В «Этике» Спиноза отмечает: «Из этих положений следует, что если в природе существует какое-либо определённое число отдельных вещей, то необходимо должна быть причина, почему существует именно это число их, а не больше и не меньше. Если, например, в природе существуют двадцать человек (для большей ясности я полагаю, что они существуют в одно время и что ранее никаких других людей в природе не существовало), то для того, чтобы дать основание, почему существуют двадцать человек, недостаточно будет указать на причину человеческой природы вообще, но сверх этого необходимо будет указать причину, почему существуют именно двадцать, а не более, не менее, так как… для всего необходимо должна быть причина, почему оно существует»[50].

Спиноза не доказывает невозможность такой причины, не ищет свою её версию и не принимает причину двойственности или множественности субстанций, которую указывает Декарт (что в мире есть совершенное и несовершенное). Он минует эту фазу рассуждения и сразу переходит к тому, что субстанция может иметь атрибуты и поэтому вовсе нет необходимости в двух субстанциях или более: достаточно одной с двумя или многими атрибутами.

Так Спиноза уходит от психофизической проблемы. Однако он уходит и от причины, от основной проблемы, с которой начинает Декарт, – от вопроса дуализма совершенства и несовершенства. На самом деле Картезий был первым, кто забыл о такой постановке вопроса, рассматривая её лишь как мостик к иной, более важной мысли о двойственности протяжённого и мысленного. Впоследствии оказалось, что эта более важная мысль неверна. Великая ошибка великого человека.

Каким же должно было быть дальнейшее рассуждение Декарта? Абстрагируясь от проблемы «душа – тело» и просто следуя за великим наблюдением родоначальника рационализма, нужно было бы заключить, что имеет место не одна, а много возможностей, которые бы описали такое положение дел, а именно наличие в мире совершенства и несовершенства. Первый такой вариант – вариант Декарта, что совершенный Бог порождает несовершенного человека и наделяет его несовершенным свойством свободы воли. Это несовершенство, по сути, есть свойство особой субстанции – мыслящей. И так далее, со всеми проблемами и противоречиями. Однако возможен и второй вариант: совершенство и несовершенство суть разные отношения субстанций, но не сами субстанции. Например, совершенство (например, порядок) есть внутреннее отношение субстанции, а несовершенство (например, случай) – внешнее, то есть отношение и взаимодействие между субстанциями в силу их различной природы.

В последнем случае Декарт пришёл бы не к тому, что «мыслить значит существовать», а к тому, что мысль соединяет разные формы существования. Или что мысль – это форма сосуществования, содействия разных форм существования – субстанций. Именно поэтому мысли присуще фундаментальное свойство случайности, при этом случайность мысли обладает таким же каузальным статусом всеобщего закона, что и любой закон совершенной субстанции. Это значит, что совершенных законов, возможно, и вовсе нет.

Декарт и Спиноза рассуждали, можно сказать, локализуя свойство внутри субстанции, и поэтому делокализация свойств (например, делокализация субъекта или даже фундаментальной силы природы) может быть решением старой проблемы. Сегодня наука дошла до того уровня, когда она может подвергнуть сомнению «святыню» Декарта – незыблемость совершенных и всеобщих фундаментальных законов мира. Всё меньше законов и всё больше воли случая мы видим в вероятностных моделях, которые успешно описывают статистические явления. В перспективе, возможно, нас ждёт полное отсутствие каких-либо законов. Не означает ли это, что стоит вернуться к Декарту в части его онтологии и ещё раз внимательно посмотреть на дуализм (или плюрализм) как на возможную базовую доктрину? Может быть, стоит проверить эту идею ещё раз, но уже не опираясь на мысль, что совершенное существо создало совершенные законы? Тогда окажется, что законы природы несовершенны и, быть может, вообще случайны. Так же случайны, как поступки героев, одни из которых оказываются героями трагедии, а другие – обычными людьми, выбравшими несовершенный путь.

Если нет совершенных законов природы, а точнее, если законы суть внутренние или внешние отношения субстанций, то дуализм оказывается способен нас удивить. Взаимодействие двух независимых субстанций может быть очень многообразным, если признать, что оно случайно. Однако случайность может иметь и разный статус – до того, как она произошла, и после. Это справедливо и для квантовых эффектов, и для трагедии, что для нас сейчас важнее. До трагедии имеет место выбор, но после неё выясняется, что выбора, скорее всего, не было, а был закон, например, закон трагедии. Если это так, можно пойти дальше и сказать, что любая значимая случайность может стать законом и определить будущее не меньше, чем иной первокирпичик мироздания (случайное рождение Земли, случайное образование жизни, случайная тяга к насилию у Ивана IV и т. д.).

Вопрос, почему в природе вообще имеет место случай, тоже остаётся ещё открытым. Как идеальный мир с идеальными законами может давать сбои в виде случайности? При этом позиция иррационализма лишь внешне выглядит как приемлемая альтернатива, но возможный ответ на этот вопрос может скрываться и в дуализме. Взаимодействие независимых субстанций может быть принципиально только случайным. Точнее, оно должно выглядеть как случайность с точки зрения одной из субстанций. Оно