и теперь ей было так приятно поболтать и посмеяться.

Ваня играл с пионерами в салки.

Они забавлялись с ним, как старшие, и он был в полном восторге.

Однако надо было уходить.

К обеду они действительно опоздали, и Марья Кузьминична напустилась на Катю.

— Ты это что ж?.. Шатаешься и уж время всякое позабыла…

— А мы у пионеров были! — важно сказал Ваня, — интересные, с трубами, с барабанами.

Марья Кузьминична всплеснула руками.

— Да вы очумели! Ты-то дура хороша. С пионерами знакомство завела. Да ведь они самые что ни на есть дьяволы. Отца с матерью не чтут, родства не помнят. Да ты что ж мне, из него бандита сделать хочешь. Чтоб больше в тот лес и ходить не смела. Слышишь? На носу себе заруби. Дура, просто дура.

Катя смолчала.

К вечеру приехал из Москвы Китов. Была суббота. Вид он имел хмурый и все время потирал лоб рукой. Это у него служило признаком беспокойства.

Он что-то шепнул Марье Кузьминичне, на что та перекрестилась и пробормотала:

— Помилуй бог!

Наступил вечер.

С мычанием и блеянием возвратилось с полей стадо, поднимая на дороге целое облако золотой пыли.

Солнце садилось за лес, закат был ясный и предвещал долгое, стойкое ведро.

Вдали над болотом дымился туман.

В тихом воздухе далеко пропела труба.

— Пионеры, — прошептал Ваня, косясь на мать.

Катя уложила его спать, а сама села у окна.

В соседней комнате Китовы о чем-то шептались.

Над рощей занялась странная бледная заря.

То всходила луна, золотой край которой уже блеснул между ветвями молодых березок.

С реки пахло свежей ночной сыростью.

В темноте проскакали лошади.

Мальчишки скакали в ночное, окликая друг друга. Залаяли псы по дворам. Где-то рявкнула гармошка и высокий тенор затянул песню.

Скоро за стеной умолк шопот. Очевидно, хозяева легли спать. Кате стало скучно. Ей захотелось говорить, шутить, смеяться. С того самого времени, как уехала она из Тополянска, ей сегодня впервые пришлось на свободе поболтать с такими же, как она, девочками и мальчиками. Пионеры, наверное, сейчас сидят вокруг костра, поют песни или разговаривают о чем-нибудь интересном. Разве пойти к ним.

Искушение было большое. Ваня мирно спал в своей кроватке, и Катя решилась. С сильно бьющимся сердцем она вылезла в окно и еще раз прислушалась. Но Ваня спал и не выражал никакого желания просыпаться. Он всегда хорошо спал первую половину ночи.

Тогда Катя пустилась бежать по росистой траве и скоро добежала до леса. Она оглянулась еще раз на деревню. Кое-где еще горели огоньки, но изба, в которой жили Китовы, была темна. Катя пошла по лесу, она хорошо запомнила дорогу к лагерю. Скоро послышались детские голоса и на березках появились розовые блики — отблеск костра.

— Кто идет? — спросил звонкий, задорный голос.

— Я, Катя!

— Какая Катя?

Но другие в это время закричали:

— Знаем! Знаем! Она сегодня приходила, мы ее звали.

Вокруг костра сидели пионеры и несколько деревенских мальчиков.

Деревенские мальчики робко жались друг к другу и с интересом рассматривали пионеров, а те держали себя как взрослые и, видимо, очень гордились своей самостоятельностью.

Катя сама не заметила, как это так случилось, но уже через пять минут все сидели молча вокруг нее и, затаив дыхание, слушали ее рассказ.

Катя давно уже никому не говорила о своих прошлых несчастиях. Теперь, рассказывая, она вдруг вспомнила все с необычайной силой и яркостью и несколько раз она должна была прерывать повествование, ибо слезы зажимали ей горло.

Целый час, по крайней мере, длился рассказ, а когда она умолкла, то все продолжали еще сидеть, затаив дыхание. Говорить никому не хотелось, слишком взволновал юных слушателей этот чудной не из книги взятый рассказ.

Катя встала.

— Мне пора! — прошептала она.

— Приходи к нам! — просто отвечала ей пионерка, и все подхватили:

— Да, да. Приходи к нам.

Катя быстро пошла прочь. Ей хотелось поскорее выйти из полосы света, чтоб наплакаться вволю. Она все эти годы как-то мало думала о своих горестях, о своем одиночестве. Но теперь ей стало опять невыносимо тяжело. Одиночество томило ее. Вот пройдет лето и опять ехать в Москву с чужими людьми, которые ее совсем не любят, которые прогонят ее, если она заболеет или вдруг им разонравится. А Петя. Где-то теперь Петя? Может быть, он сейчас болен. Может быть, он здоров и спокойно спит… А может быть, он и умер. Разве она что-нибудь о нем знает?

Катя медлила выходить из леса. Она стояла, прислонившись к стволу осины и утирала слезы. Ей так не хотелось возвращаться домой.

Вдруг шорох привлек ее внимание.

Она оглянулась.

Какой-то человек, не замечая ее, осторожно пробирался по лесу. Он все время останавливался, прислушивался, озирался по сторонам и опять шел вперед, стараясь не хрустеть ветками.

Катя невольно замерла на месте и ей стало как-то жутко.

Кому нужно так осторожно ночью брести по лесу? Человек остановился около большой березы, огляделся по сторонам и принялся ковырять землю ножом. Рядом на земле он поставил какую-то круглую жестянку и, роя землю, все время продолжал озираться.

Наконец он опустил жестянку в вырытую яму и стал засыпать ее землею.

Сравняв землю и притоптав ее, он внимательно поглядел на березу, а затем медленно пошел к опушке, трогая каждое дерево. При этом он бормотал что-то, должно быть, считал.

Наконец он вышел на светлое, озаренное луною место.

Катя вздрогнула от неожиданности: то был Китов.

Он теперь быстро с самым независимым видом шел по направлению к дому, насвистывая песенку. Можно было подумать, что он просто возвращался с прогулки.

Он опустил жестянку в вырытую яму и стал засыпать ее землею.

Катя была настолько удивлена всем этим, что даже на миг забыла все свои грустные мысли. Что мог зарыть Китов под березой? Она подождала, пока он не дошел до деревни, а потом пошла, стараясь все время держаться в тени леса. Подходя к избе, Катя остановилась, еще раз прислушалась, но детского плача не было слышно: стало быть, Ваня спал. Она влезла в окно.

Мальчик в самом деле спал даже в той самой позе, в которой она его оставила. За стеной теперь опять слышался шопот, но он скоро затих.

Кате все еще не хотелось спать.

Она опять села возле окна и, прислушиваясь к ночным голосам, стала думать. Думала она о том, как хорошо было бы лежать сейчас там в лесу возле костра, среди детей, которые могли